– Но негодяй преследовал ее?

– Да, но сразу потерял ее из виду. На следующий день, опасаясь следствия, он начал благоразумно наводить справки и узнал, что ее нашли утром в парке голую и совершенно не в себе. Она вышла ночью через калитку садовника, оставленную открытой. Именно этому обстоятельству она обязана жизнью.

– Неужели негодяй убил бы ее?

– Да, так он говорил мне и вполне способен на это. Я говорю тебе все это, потому что знаю его, – прибавила Нисетта, изменяя тон. – Все, что ему угрожает, что стоит на его пути, уничтожается им. Я знаю слишком много для того, чтобы в один прекрасный день он не убил бы и меня.

– И ты боишься только этого?

– Чего же мне еще бояться? – спросила с беспокойством Нисетта, глядя на Панафье.

– Ты боишься только его?

– Да.

– Однако ты была его сообщницей, и вы должны были делить получаемые вами деньги.

– Я не была его сообщницей никогда, и если иногда он использовал меня, чтобы привлекать свои жертвы, то все-таки я не знала цели.

Заставляя меня помогать ему, он всегда угрожал, что выдаст меня правосудию, рассказав о моем ребенке. Я поневоле повиновалась ему, так как он мог и меня убить.

– Но ты получала деньги? Что ты с ними делала?

– Нет, он давал мне в месяц постоянно одну и ту же сумму и еще делал подарки. Он был молод и не имел ничего, а жизнь, которую он вел, требовала, по крайней мере, сорока тысяч франков дохода. У него не было ни гроша – и я видела, как в одну ночь он проиграл восемьдесят тысяч франков. Целью его преступлений было достать деньги.

– Но если у тебя ничего нет, то твое поведение совсем непонятно.

– Повторяю тебе – я не была его сообщницей. Если я и согласилась молчать, то потому, что боялась нищеты. Я никогда не тратила много денег, и так как мои дела в порядке, то у меня есть кусок хлеба на старость. Мои деньги хорошо помещены.

Эта фраза поразила Панафье. Это чудовище говорило о том, что ее деньги хорошо помещены и она имеет кусок хлеба на старость!

– Ты думала о старости?.. – сказал Поль. – Ты знаешь, что нельзя вечно жить одной?

– У меня есть проступки, которые я хотела бы забыть, но я могу сказать человеку, которого полюблю, что не только не буду ему в тягость, но и дам средства к существованию.

Терпение Панафье лопалось, и он с трудом сдерживал свое негодование.

– Ты не боишься другого наказания?