— О! — вскричал Монбар. — Неужели ненависть может быть доведена до такой степени?

— Вы сами видите, граф… Теперь я исполнил священную обязанность. Что бы ни думал отец о моем поведении, совесть моя спокойна: я облегчил ее от ужасной тяжести; пусть судит меня Господь.

— Вы поступили именно так, как я ожидал, и я искренне вас благодарю. Но, — прибавил Монбар тихим голосом, — не хотите ли вы сообщить мне еще о чем-либо?

— Другая особа сделает это, граф, — ответил дон Санчо тем же тоном.

— С этой минуты особа эта для меня священна, маркиз. Господь, могущество которого бесконечно, позволит, без сомнения, чтобы она сумела забыть все, как забуду я сам.

— В свою очередь благодарю вас, граф, — откликнулся маркиз, — этими словами вы вновь сделали меня вашим должником.

Два человека, наделенные столь благородным сердцем и возвышенным умом, горячо пожали друг другу руки.

— А он? — спросил маркиз, указывая на молодого человека, который стоял, уныло опустив голову на руки.

— Я сам позабочусь о нем.

— Бедный юноша! — прошептал дон Санчо и, подойдя к дону Гусману, мягко обратился к нему: — Великие горести делают людей сильными. Что же вы опускаете голову? Вы имеете право ходить с высоко поднятой головой, ведь и вы также не виновны.

— О! Если бы вы знали…

— Я все знаю, Гусман. Роковая судьба преследует вас; вы повиновались не своей воле, воле, от которой не смели избавиться. Не отчаивайтесь же так сильно.

— Но что же делать, Боже мой, куда деваться?

— Перед вами два пути: следовать за мной, и клянусь вам, что я буду для вас добрым родственником, или остаться здесь, среди ваших новых друзей; я даже думаю, что этот второй путь — самый лучший для вас.

— Могу ли я осмелиться после всего того, что случилось? Ведь я негодяй, изменник, словом — шпион!

Монбар подошел к нему и, положив руку на его плечо, сказал тихо, но властно:

— Поднимите вашу голову! Дон Гусман де Тудела умер, я знаю только Франкера, храброго Берегового брата.

— А? Вы меня прощаете, если говорите эти слова! — вскричал молодой человек с проблеском радости сквозь слезы.

— Прощают только преступников, а Франкер преступником быть не может.

— И никогда не будет! — воскликнул молодой человек с воодушевлением. — С этой минуты я принадлежу вам, делайте со мной что хотите.