Белолюбский не сразу начал подниматься, и в сердце лейтенанта закралась тревога: уж не задела ли его пуля.

Нет, видимо, не задела, потому что комендант не только встал, но даже отряхнулся от снега.

– Вы не ранены? – спросил Петренко, приближаясь и держа винтовку на изготовке.

Белолюбский не ответил, а лишь отрицательно покачал головой.

Петренко приблизился метров на пятнадцать и увидел на снегу остатки того, что несколько минут назад называлось охотничьим ружьем.

"А жаль ружья, – подумал Петренко. – Ведь из него стрелял не так давно дедушка Быканыров. Но иного выхода не было. Враг без ружья лучше, чем враг с ружьем".

Петренко остановился.

Несколько минут офицер-разведчик и преступник стояли в молчании, разглядывая один другого, изучая, примериваясь.

Белолюбский смотрел озлобленно, с вызовом, и весь вид его говорил о том, что при любом положении он готов оказать сопротивление.

– Бывший комендант рудничного поселка Той Хая Белолюбский? последовал вопрос, прозвучавший для преступника, как выстрел.

– Я пить хочу, – ответил Белолюбский.

– Хотенья остаются хотеньями. Я разрешаю вам поглотать снега.

Болезненная гримаса скривила лицо коменданта, и, зачерпнув горсть снега, он затолкал его в рот.

– А теперь становитесь на лыжи и марш вперед. Быстрее поворачивайтесь! – подал команду Петренко. Белолюбский выполнил ее.

Петренко сошел с лыжни в сторону, пропустил вперед задержанного и направился за ним следом, выдерживая дистанцию шагов в десять-двенадцать.

Белолюбский шел не торопясь, неуверенно, потому что лишился палок, а возможно и потому, что устал.

Но такие темпы не устраивали лейтенанта. Короткий день быстро угасал, и надо было торопиться.

– Живей, живей, господин комендант, а то вам придется вот так, как есть, на снегу ночевать, – предупредил Петренко.

Белолюбский прибавил шагу.

– Стойте! – потребовал Петренко.