— Вам виднее, — ответила Туманова, прекрасно сознавая, насколько прав гестаповец. Конечно, факты против нее. Да еще какие факты! Ее схватили во время сеанса, с пистолетом, радиостанцией, у нее отобрали все, что выдавало ее профессию. Правда, враги что-то путают. Вопрос о партизанах, о каком-то письме задан неспроста. Но…

Раздался осторожный стук в дверь.

— Прошу! — громко сказал Штауфер.

— Обернитесь и посмотрите! — приказал Штауфер арестованной.

Предчувствуя недоброе, Туманова повернула голову, и что-то перехватило ей горло. Шагах в трех от двери стоял Готовцев. Он смотрел себе под ноги и растерянно мял в руках синюю кепку.

Сколько надо было иметь душевных сил, чтобы не измениться в лице и не выдать себя!

— Кто это? — спросил Штауфер, пытливо следя за девушкой.

— Мой брат, — совершенно спокойно ответила она, не теряя надежды, что, может быть, так же ответит и Готовцев. И если даже Готовцев станет отрицать, то их обоих уличит Циглер. Да что Циглер! Их уличат десятки офицеров, наблюдавших сцену свидания в «Глобусе»! Стало быть, погиб и Готовцев. Понимает ли он это? Наверное, понимает.

Штауфер шумно вздохнул и спросил по-русски:

— Господин Готовцев, вы знаете эту особу?

Разведчица замерла.

— Да, знаю, господин гауптштурмфюрер, — последовал четкий и уверенный, не соответствующий внешнему виду Готовцева ответ.

Туманова едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. Только сейчас — слишком поздно! — в голосе Готовцева она расслышала что-то страшное.

Штауфер не сводил с нее глаз, следя за каждым движением, а она внешне спокойно смотрела на него.

— Отвечайте только на вопросы! — предупредил Штауфер предателя. — Кто она?

— Разведчица! Пришла ко мне с паролем…. И не сестра она мне… Ее прислал в город командир партизанского отряда Новожилов… Да, под видом своей дочки… От Новожилова я имею письмо… Я могу его… — и предатель полез в карман.

— Не надо! — остановил его Штауфер. — Письмо адресовано вам, и она, конечно, заявит, что знать ничего не знает.

Туманова почувствовала, как внутри у нее все похолодело. Правда перемешалась с каким-то диким вымыслом и лишь усугубляла ее положение.

Предатель хотел что-то сказать, но Штауфер предупредительно поднял руку и спросил его:

— А что вы скажете относительно документов?