Зазвонил телефон.
Штауфер потянулся рукой, снял трубку, назвал себя и перебросился с кем-то ничего не значащими фразами.
— Продолжим, — повернулся он к Тумановой. — Вам ясна моя мысль?
— Вполне, но непонятно, к чему она?
— Я с удовольствием объясню: нам жаль вас. Мы эстеты, нам жаль губить молодую жизнь, разрушать прекрасное. Я склонен полагать, что вас может ожидать иной, лучший, нежели смерть, удел. Вы не знали, куда вас заведет судьба. И вы по молодости, из-за упрямства не хотите спасти себя. Мы пытаемся сделать это за вас…
— Не стоит, — прервала его Туманова. — О себе я подумаю сама.
Штауфер умолк и встал. Он исчерпал себя, да и терпение его начало истощаться. Он не любил вести такие любезные и отвлеченные беседы, считал их особо тонким и трудным приемом и прибегал к ним в редких случаях. В нем поднималось бешенство.
Что делать? Она, конечно, ничего не скажет. Никакие сентиментальные беседы ее не разжалобят. С ней надо поступать иначе: колотить, резать, пилить, жечь! Вот тогда она, может быть, заговорит. Может быть! Но, возможно, и не заговорит. На этой земле ему не раз встречались люди, которые вели себя так же, как вот эта.
А как досадно! Все затеянное рушится, как карточный домик! Испорчена такая игра, такая комбинация! И все из-за одного молокососа, будь он трижды проклят!
Штауфер пнул ногой стул, и тот отлетел к стене.
— Мы знаем все! — чуть не крикнул он. — Знаем, что пробрались вы сюда не без помощи командира партизанского отряда Новожилова, что он заранее предупредил кое-кого о вашем появлении, что вы владеете нашим языком и не прочь бы устроиться в городе.
«Что такое? — соображала между тем Юля. — Что он несет? Какой партизанский отряд? Какой Новожилов? Зачем мне устраиваться? Или он провоцирует?»
— Ведь вы не станете отрицать, что это правда? — спросил Штауфер.
— Никому не запрещено фантазировать, — ответила Туманова.
— Ах вот как… — вспыхнул Штауфер. — А зачем вы заходили в офицерское кафе?
— Какое кафе?
— «Глобус».
— А разве туда вход воспрещен? — поинтересовалась Юля.
— Но вы, вы зачем заходили?
— Затем, зачем и все…