…На другой день Васса обратилась в органы государственной безопасности, изложила суть дела. Ее попросили остаться в Москве на несколько дней. Чтобы побыть подольше с сыном, она переселилась к нему в гостиницу. Вскоре ее опять пригласили в КГБ для дачи дополнительных показаний по делу Варухина. А вечером мы вернулись к разговору о судьбе истинного Юрася Байды. Все думали по-разному. Я сказал:

— Если Юрий Прокопович погиб, то кого же спасли во время грозы сестры Калинченко? Это очень важно, потому что неизвестный нам человек, будь он жив, мог бы пролить свет на темные пятна в событиях. Одна из сестер, Ефросинья Павловна, утверждает, что откопала в лесу именно Байду, а не кого-то другого, да и сестра ее покойная узнала его. Он долго лежал у них в подполье, они с ним разговаривали, ухаживали за ним, лечили. Поскольку из местных партизан в вашей группе был один Байда, значит…

— К сожалению, это еще ничего не значит, — сказала Васса. — Нынче, через много лет после войны, люди с подмоченной при немцах репутацией стараются задним числом присвоить себе различные заслуги, показать себя борцами с фашизмом. Поэтому к Калинченко доверия у меня нет. Достаточно того, что она, знавшая, по ее словам, истинного Юрия Байду, признала его в проходимце! Одно это свидетельствует о ее…

— Не могу согласиться с вами! — перебил я Вассу. — Мне кажется, Калинченко просто подпала под общий праздничный настрой в момент встречи с мнимым Байдой. Влияние своего рода массового гипноза… И в то же время ей явно виделся иной Байда! Я отлично помню ее неуверенный тон, изумление на первых минутах общения с гостем. Все это я отнес за счет волнения, отдаленности событий по времени, людской забывчивости… Некоторые разговоры в Покровке и Рачихиной Буде записаны у меня на магнитофоне. Вот послушайте.

Я поставил кассету, нажал кнопку. Зазвучал голос Ефросиньи Павловны:

«Волосыкы у тебя были темнии, як нич… спеклысь с кровью та с глиною могильной. Сосульками висели. И лица не было видно. Страшно!»

Остановив магнитофон, я перемотал пленку дальше, где Калинченко рассказывает, как вытащила Байду из могилы.

«А вин же молодэсэнькый, пораненный весь! Чуть дыхае. Тяжкенькым показался, а худущый — як та жердина… Сбегала я, покликала сестру Настю, а Настя пизнала тебя. «Цэ ж, — говорит, — Куприяна Темнюка племянник, якый дядька свого до партизанив видвив, а они Куприяна повесили… Не бойся, казала я, мы ж свои люды, знаем, чей ты, а ты все прикидывался, що ничего не помнишь. Так и подался кудысь, як пришибленный. А заикался-таки сильно. Видать, от контузии…»