— Забери патроны у Пересветова, у него, должно, остались.

Со стороны речки, на которой были немцы, блеснул жестяной мегафонный раструб, донеслось по-русски и чисто, без всякого акцента:

— Эй, на кургане! Братва, кончай дурака валять и сдавайся! Вас не тронут, будет вода и жратва! Вот я сдался — и жив!

Отнякин поднял глаза, в них зашевелилась дикая, сумасшедшая надежда.

— Давайте пойдем, а? Может, не убьют, а? Мы ж и так и так уже сделать ничего не можем — погиб взвод, и мы все погибнем…

На той стороне как бы услышали Отнякина, жестяной голос надсаживался насмешливо:

— Братва, все равно сделать вы ничего не можете.

Рыженков выстрелил навскидку.

— У меня один патрон остался, а у Пересветова я уже смотрел — он все расстрелял…

Рядом разорвался снаряд — и Халдеев, охнув, упал на дно окопа.

Взрыв будто вывел из шока Пересветова, он приподнял голову, посмотрел осмысленно.

— Вам нужно уходить, сержант — слабым голосом сказал Андриан, — нужно, товарищи…

— Бредит, — протерев кое-как глаза, вздохнул Рыженков.

— Идите, пробивайтесь… сержант, князь…

Кавалеристы решили, что Пересветов не совсем в себе, но вот он широко открыл глаза и в упор посмотрел на Рыженкова:

— Зачем сняли шлем? Наденьте, наденьте!

Рыженков поднял валяющийся рядом старинный шишак.

— Он еще утром контужен был, — сказал Рыженков, — все ему двенадцатый век мерещится, князь Игорь… А каска и впрямь будто по мне кована.

Пересветов увидел помкомвзвода в шишаке и улыбнулся…

Тут снова немецкий снаряд ударил в бруствер, взлетела земля, и Андриана не стало. Из-за речки донесся ров моторов и перестук танковых гусениц.