Но датчанин этот, пока жил в стране, заступался за лапландцев, он был во всяком случае их защитником и другом. Притом на допросах выяснилось, что он действительно был у Афрайи в Кильпис-яуре, когда туда явился отважный коронный писец. Об отношениях Стуре к Гельгештаду, о его деятельности в Бальсфиорде рассказывали самые ужасные вещи. Его упрекали в величайшем безумии и постыднейшей неблагодарности. Он заплатил за дружбу предательством. Несчастие Гельгештада давало новые поводы к обвинениям, падавшим на Стуре. Как ни много было завистников и тайных врагов у хитрого купца, гордо стоявшего на своих ногах, тем не менее теперь все соболезновали горю и скорби отца, удрученного болезнью.

К концу следующей недели в Тромзое были изготовлены все акты, приглашены заседатели, и на следующий день назначено заседание. Вечером Павел Петерсен сидел в своем судейском кабинете и приводил в порядок тетради и бумаги. Время от времени он останавливался, прислушивался к ветру и с легким стоном откидывался в кресле; но тотчас же оправлялся и продолжал работу. За дверью послышались знакомые голоса и шаги, направлявшиеся к его двери. Он прислушался с мрачной улыбкой. Наконец дверь открылась. Оглянувшись, Павел увидел своего дядю в дорожной шапке.

— Здравствуй, Павел! — сказал он, — все здесь, я прямо из Лингенфиорда с Гельгештадом и Ильдой. Но что с тобой, — продолжал он озабоченно, — ты болен?

— Нет, — отвечал Петерсен со смехом, — я много работал и очень измучился, возясь с подсудимыми. Как здоровье Гельгештада?

— Так себе, — сказал судья, — он спокойно говорит о смерти Густава и имеет твердую опору в твоей невесте.

— Ну, — засмеялся Павел, — этой опорой он будет пользоваться еще только одну неделю, оставшуюся до моей свадьбы. Как все хорошо идет, дядя!

Дядя и племянник переглянулись с легкой улыбкой.

— Смотри, только будь молодцом, — прошептал судья. — Думаю, Гельгештад тоже недолго протянет. Ему трудно говорить, от этого удара он вряд ли оправится. Скоро он все тебе оставит.

Павел слушал равнодушно.

— Как себя держит Афрайя? — спросил дядя.

— Из него не выжать ни одного слова, — сказал Павел.

— А что нашли вы на Бальсфиорде?

— Ничего, ни одной записки, ничего такого, что могло бы нам сослужить службу; только вводный лист и несколько мешков с деньгами.

— Они все-таки могут нам служить уликою, — пробормотал писец. — Гордый каммер-юнкер отказался нам отвечать, но мы ему покажем, что ответы его нам и не нужны. Дайте-ка сюда акт, дядя. Вот так!

Он положил руку на бумагу, посмотрел на нее и в глазах его заблестела злобная насмешка и радость.