Выйдя на середину площади, где его мог видеть каждый, с депешей в руках, начальник полиции громким голосом прочел следующую декларацию:

– Распоряжение губернатора Нижнего Новгорода. Пункт первый: всем русским подданным запрещается покидать губернию с какой бы то ни было целью. Пункт второй: всем инородцам азиатского происхождения покинуть губернию в двадцать четыре часа.

Глава VI. Брат и сестра

Глава VI. Брат и сестра

Эти меры, крайне неприятные с точки зрения многих частных интересов, учитывая сложившееся положение, были абсолютно оправданы.

«Всем русским подданным запрещается покидать губернию» – итак, если Иван Огаров еще здесь, это помешает ему присоединиться к Феофархану или, по крайней мере, создаст для него большие затруднения: стало быть, есть надежда, что предводитель азиатского воинства лишится столь грозного помощника.

«Всем инородцам азиатского происхождения покинуть губернию в двадцать четыре часа» – значит, можно одновременно избавиться от торговцев, нахлынувших сюда из Средней Азии, а заодно от разношерстных цыган, также привлеченных ярмаркой и находящихся в более или менее тесной связи с азиатскими и монгольскими народностями. Здесь что ни человек, то шпион, так что их выдворение при сложившейся ситуации, разумеется, необходимо.

Однако нетрудно представить, что такие два пункта обрушились на Нижний, неизбежно оказавшийся под ударом больше, нежели любой другой город, подобно двум молниям.

Выходило так, что русские подданные, приехавшие сюда по торговым делам из Сибири, лишались, по крайней мере, на время, возможности вернуться домой. Запрет, сформулированный в первом пункте распоряжения, был категоричен, он не допускал исключений. Всякие частные интересы должны были отступить перед государственными соображениями.

Что до второго пункта, приказ о выдворении звучал столь же безапелляционно. Он, правда, касался не всех иностранцев, а лишь уроженцев Азии, но последним не оставалось иного выхода, как упаковать свои едва распакованные товары и пуститься в дальнюю дорогу, которую они только что прошли. А всем этим бродячим гимнастам, которых собралось множество, чтобы добраться до ближайшей границы, предстояло одолеть около тысячи верст. Краткий срок, для этого назначенный, сущая беда в их положении!

Поэтому такая необычная мера сперва вызвала ропот протеста и крики отчаяния, но присутствие казаков и полицейских агентов мигом усмирило страсти. И почти мгновенно на этой огромной равнине началось то, что можно назвать предотъездными хлопотами. Тенты, натянутые перед лавками, свертывались, бродячие труппы разбредались кто куда, танцы и пение прекратились, крики продавцов, выхваляющих свой товар, умолкли, костры погасли, исчезли натянутые канаты, по которым разгуливали эквилибристы, и старые одышливые клячи, выведенные из стойла, впрягались в оглобли. Полицейские и солдаты с нагайками и дубинками поторапливали тех, кто медлил, безо всякого стеснения валили наземь цыганские шатры, не дожидаясь, пока их бедные обитатели выберутся наружу. Надо полагать, именно под воздействием столь решительных мер нижегородская ярмарочная площадь опустела еще до наступления вечера, и взамен гомона огромного рынка здесь воцарилось безмолвие пустыни.