На дворе типографии, длинного одноэтажного здания с кирпичным фундаментом, журналисты встретили Ярцева. Он помогал рабочим-печатникам ремонтировать и осваивать американскую ротационную машину, купленную издательством для новой газеты.

— Ну как, укротили заморского зверя? Справились? — спросил Гото, раскрывая перед моряком портсигар с папиросами.

Ярцев, отстранив дружески его руку, не спеша достал трубку. Лицо его было потно, устало и неулыбчиво. Рабочая синяя блуза и шаровары расцвечены типографскими красками.

— Двое суток возились с проклятой, пока наладили, — сказал он, прессуя пальцем табак и закуривая. — Но машина не из плохих. Работать будет. Ребята приноровились. Вся остановка теперь за вами. Не задержите материала — скорехонько отпечатают.

Ярцев торопился домой. Ему хотелось скорее принять ванну, переодеться в чистое платье и навестить Эрну и Наля. Кроме того, сегодня же он ожидал ответ от Запольского. Узнав его адрес через справочное бюро, он написал большое и искреннее письмо, прося, в память общего прошлого, помочь ему получить разрешение на въезд в Советский Союз.

Дома Ярцев позвонил Эрне, но оказалось, что она вместе с братом уехала к Сумиэ. Письма в почтовом ящике не было тоже. Тогда Ярцев решил поехать к Запольскому и объясниться с ним лично.

Привратник открыл калитку не сразу. В эти тревожные дни она была заперта на замок даже днем, во избежание «случайных» неприятностей со стороны японских фашистов.

В кабинете Запольского, — то ли от заваленного книгами и газетами большого письменного стола, то ли от стоящей на нем деревянной чернильницы с медвежатами и медведицей, похожими на сибирских, — на Ярцева вдруг пахнуло запахом хвои, тайги и кедровых шишек. Далекими, полузабытыми воспоминаниями детства и юности!

Он посмотрел в упор на Запольского, пожал сильно и коротко его руку и сел на стул.

— Получил мою исповедь?

— Да. Вчера утром.

— Ну и как?… Можешь помочь мне?… Веришь, что я не враг своей родине?

Запольский с трудом поборол желание отвести глаза в сторону. Еще недавно он чувствовал в себе твердость и правоту говорить обо всем открыто и резко. Но вот теперь, когда он увидел перед собой на расстоянии метра знакомое постаревшее лицо друга, с которым когда-то переправлял сучанским шахтерам оружие и шел вместе на смерть, связанный рука об руку обледенелой веревкой, говорить напрямик было трудно. Жалость брала свое.

— Ничего не получится с твоим делом, — ответил он омраченно. — Откажут тебе. И будут правы. Сам виноват во всем.

— Не доверяешь? — спросил Ярцев тихо.