Вдруг Кшиська дернулась и вся напряглась. Я поднял голову и не поверил себе. Там, на дороге, с трех сторон подходили к отцу три человека. Тускло блеснули и померкли, спрятавшись в тень, автоматные стволы на груди.

Отца о чем-то спросили.

— Ни,— сказал он громко, — хозяина немае. Остався у Збаражи.

Один из троих полез в машину и, подсвечивая себе фонарем, стал в ней копаться. Двое других продолжали расспрашивать отца. Он тоже полез в машину, что-то вытянул из бокового ящика и, вылезая, протянул им.

— На документы дывляться, — еле слышно шепнула мне в ухо Кшиська.

Двое, светя фонарями отцу в лицо, смотрели документы, а третий все рылся в машине. Скоро он вылез и подошел к ним. В свете фонаря было видно белую фуражку, которую он протянул остальным. Один из стоявших у машины скинул с себя пилотку и надел ее на отца, а сам насунул на уши его белую фуражку. Все они захохотали. Потом немного отошли от машины, а отец остался.

Они стояли все трое плотной кучкой, фонари были потушены, и силуэты их были призрачны и неверны в лунном свете.

— Молысь, хлопче, — сказал чей-то голос, — молысь, колы можешь.

— За що? — сказал нервный голос отца. — Я такый же украинець, як и вы.

— Ни, — сказал в ответ тот же голос, — ты вже москаль, а не украинец. Молысь.

Я все еще не понимал, что происходит, или, скорее, я понимал, но с тем спасительным отупением, которое приходит в момент, когда человеческие нервы не могут вынести перенапряжения, ждал, что же будет.

Опять блеснул ствол автомата.

Вдруг эти трое быстро заговорили между собой. Я слушал. Издалека, от села, наплыл далекий гул. Один из троих побежал мимо придорожных тополей дальше в поле; двое, перебросившись несколькими словами, подошли к отцу. Они что-то говорили ему, а он молча слушал, потом громко сказал:

— Добре. Зроблю.

Они отошли от него, огляделись и бегом кинулись в нашу сторону. Мы с Кшиськой уткнули головы в рогожу. Она была холодной и уже сырой. Рядом зашуршали ветки, и один из подошедших сказал:

— Як вин их зупыне, рубай його, а я по кузовам.

— Добре, — сказал второй, — затрымаемо на десять хвылын, тут хлопци и поспиють.

— Эге ж, — согласился первый.

Они устраивались за кустами, шагах в десяти, чуть впереди нас. Я поднял голову. Их спины в телогрейках, раскинутые ноги и голова одного в отцовской белой фуражке были хорошо видны между кустов, рядом со стволами мощных тополей.

Я молча начал шарить руками по земле, Кшиська вцепилась мне в рукав, но я отбросил ее руки и продолжал шарить. Там, на шоссе, у машины курил отец. Видна была алая точка его папиросы. Здесь, почти рядом со мной, лежали двое бандитов, и один из них собирался убить отца, я шарил и шарил по земле, пока не вцепился в рыхлый дерн у самых корней кустов. Я рыл его пальцами, под ногти набилась земля, и концы пальцев болели, но я рыл, зная, что это единственное оружие. Кшиська вдруг поняла и стала тоже подрывать дерн. Скоро и бесшумно мы вырыли по два больших куска дряблого дерна, я хотел было копать дальше, но рев на дороге усилился, и скоро резкий свет автомобильных фар стегнул вышедшего на шоссе отца. Двое впереди нас ощутимо напряглись.