— Нет, ты пойми, лет через двадцать я тут буду герой, — кричит своим тягучим голосом Савва, приятель отца, неожиданно завернувший на огонек, — я тут буду первый человек. Потому что я и есть первый человек. Я тут строил Советскую власть. Я тут крепил государство...

Мы приехали сегодня утром. Ночью, после неудачи нашего первого путешествия, солдаты взяли на прицеп наш «виллис» и отволокли его обратно в Збараж. Там отец с кем-то всю ночь его чинил.

Я выскакиваю во двор. Снизу, видно с базара, тащится с двумя сумками, набитыми доверху, мать Ивана, она в вышитой украинской сорочке, с очипком в сивых волосах. Черная юбка волочится по земле.

— Здравствуйте, — подхожу я к ней, — скажите, а Иван сегодня на речку пойдет?

— Немае Ивана, — бормочет она, с трудом волоча сумки, — другий день як выихав.

— Давайте помогу, — я подхватываю сумки, и сразу руки отвисают от тяжести. — А куда он уехал?

— Та до родичив, у Львив.

— А-а, — говорю я, с трудом втаскивая на крыльцо ее сумки. — А когда ж он будет?

— Ничего не знаю, — говорит тетка, доставая из глубокого кармана юбки целый ворох ключей, — як приидэ, тоди и покупаетесь.

— Ладно, — говорю я, опуская у ее дверей сумки, — если быстро приедет, вы ему скажите, что я его ждал.

— Добре, добре, — возится с замком тетка, — дякую тоби, хлопчик.

Что-то плывет и плывет в глазах. Я встряхиваюсь. За окном раздается свист. Это Кшиська. Я мчусь на улицу. Кшиська ждет. Она сегодня в коротенькой серой юбке и белой блузке, на золотистом загаре лица цветут огромные синие астры — Кшиськины глаза.

— Бежим на речку, — шепчет она заговорщически мне в ухо. Я киваю, мне надоел Савва, а отцу не до меня, и мы мчимся во весь дух вниз. Ах, это бегство от домашней опеки, от разговоров взрослых и нотаций их. Мы летим под гору по узкой извилистой улочке в сплошных садах, прыгаем через канавы, разгоняем кур, высыпавших из чьих-то ворот. Мы несемся, как конница, мы кричим от восторга, ноги сами бегут под гору, свистит ветер, горячая ладошка Кшиськи в моей руке. Я уже забыл, что был зол на нее эти дни за ее пронырливость и ненасытную жажду всюду сунуть свой маленький, чуть вздернутый нос, она отличная девчонка, Кшиська, и настоящая подруга.

Поворот, последние мазанки, высокая стена разрушенного фольварка, и вот она, река, — за болотистым лугом.- Мы еле переводим дух. Я скидываю тапки, Кшиська — босоножки, влажная трава заливного луга холодит ступни, солнце настильно бьет нам в спины. Уже близко к вечеру, а еще жарко. Река посредине полна серебряными слепящими заводями. Невдалеке — правее — старый замок, где мы обычно купаемся, но там брод, и издалека видно стадо, разбредшееся по воде.