— Поворачиваем? — говорю я Кшиське, отфыркиваясь.
— А тудой? — машет она рукой на середину.
— Там слепни, — говорю я, — ну их.
Мы плывем обратно. Кшиська, вывертывая голову из воды, ровно режет кролем, я отстаю. Мне досадно, но делать нечего. Там, в нашем городе, мы не учились стилям плавания. Летом на речке каждый резвится как умеет. Вот она уже на берегу, прыгает и бегает, как мальчишка, подставляет солнцу ладони.
Я, вытряхивая воду из ушей, вылезаю и тоже начинаю прыгать и приседать. Поначалу на берегу чуть холодновато. Кшиська уже лежит на своей юбке, подставив солнцу и без того золотистую спину. Я ложусь рядом. Все тело пахнет рекой, влагой и слегка тиной. Солнце пригревает, тихо, уютно, дремотно. Я закрываю глаза.
— Спи-ишь? — спрашивает Кшиськин голос.
— Нет, — говорю я, — Кшись, а зачем ты тогда Стефана выслеживала?
— Это когда он шел со шлюхой?
Я смеюсь. Кшиська легко говорит такие слова, за которые — оброни я их дома — мне бы крепко досталось. Но что они значат, я знаю. Не подробно, но все-таки. В нашем дворе не было строгих педагогов. И взрослые, и сами ребята легко делились опытом и разными знаниями.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.
— Цо? Шлюха та блондинка альбо ни? Наш Стефан водится только со шлюхами, — авторитетно утверждает Кшиська, — тетка говорит: то к счастью.
— А тебе какое дело, куда ходит Стефан? — перекладываясь на бок, говорю я. — Он взрослый, он сам разберется.
— Цо? — кричит Кшиська. — Он разберется? В чем мужчины могут разобраться? — всплескивает она руками.— Они же безмозглые, як бараны. Цо, ты не зна-ал?
— Нет, — говорю я. Мне лень спорить.
— Не знал? — наклоняется надо мной, присев на корточки, она. — А сам? Ты сам такый.
— Какой?
— Такый. Теля!
— Ах, вот как, — я хватаю ее за руку, она вырывается, отпрыгивает от меня и начинает строить рожи, я кидаюсь за ней, начинается беготня, крик, борьба. Вокруг темнеет. Неожиданно и сразу наступают сумерки. Вода в реке подожжена закатом. Далеко в стороне в багровом золоте излуки медленно движутся черные силуэты коров. Негромко звучит пастуший рог.
— Домой! — говорю я, выпуская распаренную возней Кшиську.
— Ниц, — живо откликается она, — ще не час.