Петр с шумом втянул дым и внезапно обратился к Виконту:

— Ну, что э … Поль, все художествами занимаешься, не забросил свою мазню?

Поль медленно поднял глаза от своей тарелки:

— Ты прибыл спросить меня об этом?

Петр, встретив его пристальный взгляд, передернул плечами:

— Вы по-прежнему много мните о себе, Шаховской, — ухмылка сошла с его лица, — я и не помнил о вашем существовании.

— Теперь вспомнили? — спросил Виконт, сделав ударение на слове «теперь». И замолчал. Над столом нависла гнетущая тишина. Даже Доминик что-то почувствовала и переводила огромные черные глаза с одного сидящего за столом на другого, вертя в руках скомканную салфетку.

— Так, — неожиданно продолжил Виконт. — Ты гость, а на мне лежит ответственность за благополучие этого дома. Во избежание недоразумений, потрудись не обращаться ко мне … до приезда Виктора. — Он встал из-за стола и вышел.

— И то, — поспешно поддакнула вслед ему тетка, в голосе которой звучала благодарность. Глаза Дмитрия пошарили по лицам сидящих, потом он вскочил и выбежал за Шаховским. Виктор недоумевающе повернулся к Петру, а сам Петр с озлоблением гасил сигару в пепельнице. Щека его нервно подергивалась.

Лулу охватила все это как-то сразу, единым взглядом.

— Я выйду, — шепнула она тетке. Та, сидевшая в необычной для нее растерянности, не успела ни согласиться, ни возразить. Скорее уйти отсюда. Сейчас Петр, очевидно, соберется с мыслями и скажет что-то ужасное о Виконте, Лулу не стерпит, и все будет испорчено. Она была рядом и видела, каких усилий стоило Виконту сдержаться. И, говоря по правде, невыносимо больше сидеть напротив этого человека, глядеть на его, пусть даже смятенное сейчас, лицо.

Щелкнула задвижка, Лулу, наконец, оказалась предоставлена сама себе. Она быстро разделась и потушила лампу. Заснуть она и не надеялась — просто хотела, чтобы ее не потревожили. Легла — и все тут. Устала. Ей казалось, что сейчас, в постели, она сможет все спокойно обдумать, но ничего не выходило. Навязчиво возникало ощущение неясной угрозы. В доме и так сгущается и сгущается тревога с тех пор, как не стало царя, а положение на фронте все ухудшается. О фронтовых делах домашние предпочитают помалкивать, хотя только недавно с энтузиазмом говорили о наступлении… Но у Лулу есть откуда узнать все точно! Пожалуй, она знает больше всех домочадцев. На минуту эта мысль наполнила ее гордостью, но она сама усмехнулась своему ребячеству. Во-первых, радоваться абсолютно нечему. Во-вторых, может быть, и другие знают не меньше нее, но просто молчат, не любят говорить о политике… Все эти мысли затмила другая, пугающая и невыносимая в темноте. Только приученная постоянными сообщениями в газетах: «убито столько-то, ранено столько-то», она смогла кое-как вынести теткино: «Он его, как пить дать, убьет!». А сейчас, в темноте сделалось жутко от одной мысли об этом, и дело было не в Петре… Она не сомневалась, что этот ее дядя достоин худшей из участей, раз Виконт так считает, но разве может Виконт УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА?? Виконт, чей идеал — добиваться своего, не убивая, не калеча! Наверное, он просто сгоряча сказал: «убью». Но он никогда ничего не делает сгоряча. Она сделала мысленное усилие, пытаясь увидеть его чужими глазами и примерить к нему слова: «жестокость», «беспощадность»… «убийство».