— Ну, Григорий Трофимович. Он у них… Курнаковых… работал в саду, неужели не помните?

— Приходится вспомнить. А вы молодцы оба. Здравствуйте, Григорий. Вот и знакомого встретили. Ну, проводите нас в штаб, или как это у вас называется?

— Ко мне идем, я и есть командир.

— Да, дядя Гриша? Это справедливо. Лучше вас я большевика не знаю.

— Хватила! А товарища Севера позабыла что ли? В Питере он.

— …дядя Север… все наши… А Ваня где?

— Ваня с Деникиным расправляется.

— С Антоном Ивановичем? — уточнил Виконт и, не дожидаясь ответа, прибавил: — Поторопитесь, если вам не трудно, Григорий. Вы что-то хотели уяснить для себя о нас. Прошу.

Саша оглянулась и наткнулась на его холодный, отчужденный взгляд. Трофимыч закивал:

— Так я же… Ну, идем, идем, у меня поговорим.

— Без девочки, — сказал Шаховской.

— Поль, ну пожалуйста! — стараясь не терять своих позиций, проговорила Саша. — Я пойду с вами. Дядю Гришу встретили…

— И то. Идем, конечно, Санюша. Что вы, Павел Андреевич, что за тайны? Чаю попьем.

— Ну, как вам угодно. — Виконт пожал плечами.

Саша, добившись на этом этапе своего, пила сладкий чай с наслаждением, стараясь не думать о том, что будет дальше. Дядя Гриша сразу, как пришел, со смешком сказал, что вчера, услыхав о двоих геройских молодцах, прикидывал: надо бы, коли будет на то их желание, в отряд зачислить…

А что же здесь смешного? Было бы неплохо. Повоевали бы и с победой вернулись в Питер. Со щитом. Виконта еще вчера осмотрел и обработал фельдшер. Сегодня он гораздо свободнее двигает рукой.

Разговор за чаем тем временем принимал другой оборот.

— Я же в открытую хотел поговорить. Что уж тут замыкаться? Дело хорошее сделали, даже самоотверженность проявили, как говорится.

— Вы меня одобряете? Тронут.

— Кто же не одобрит? Поступили, как настоящий большевик, уничтожили палача. Они ответят за каждую каплю бедняцкой крови. Троих в распыл пустим за каждого убитого и замученного, потомкам завещаем: внуки и правнуки врагов будут кровью отвечать за пытки и издевательства над народом… — глаза обычно спокойного Трофимыча вспыхнули ненавистью.