— Ни звука.

Между тем от командира вышел Клазен и, остановившись, сказал:

— Господа заверяют друг друга во взаимном уважении, не так ли?

— Мы глубоко уважаем только дерьмо, — парировал Генгенбах.

— Господин обер-лейтенант, вы, как мне кажется, потеряли веру в нашу окончательную победу. — Клазен явно подражал Мойзелю.

Генгенбах приложил руку к козырьку фуражки:

— Ваше дело командовать нами. Ладно, Хинрих, пошли! — Генгенбах кивнул, словно хотел сказать: «Эх, парень, парень! И наложим же мы в штаны!» И пошел по лестнице наверх.

Тиль перенес обстановку на свою карту.

«К черту философию! — думал он. — Меня мучит жажда, такая же, как в старые добрые времена, когда мы сидели у Средиземного моря, занимая транзитную территорию между Восточным фронтом и Атлантикой. Неплохо, когда в машине лежит несколько бутылок шнапса».

Рорбек все еще спал, опустив голову на руки и вытянув ноги.

Тиль вышел на воздух. Небо было расчерчено трассами множества снарядов. Было далеко за полночь, край неба на горизонте начал чуть заметно алеть.

«Нужно научиться забывать, — подумал Тиль, — забывать любовь, войну, Дениз… Здорово не повезло Гансу Рорбеку. Мысль о Мартине до сих пор мучает его не меньше, чем вчерашняя встреча с Эйзельтом, случай с юношей Кубицей или Нойманом. Но сможет ли Рорбек когда-нибудь забыть все это? Для меня лично самое гнусное, что мне до сих пор преподносила война… связано с Альтдерфером, капитаном Алоизом Альтдерфером».

Когда Тиль снова спустился в подвал, Рорбек проснулся и открыл глаза. Откупорили бутылку и водрузили ее на стол. Рорбек взял ее в руку и долго задумчивым взглядом рассматривал пеструю этикетку. Затем не спеша отпил прямо из горлышка, словно это был всего лишь лимонад. Отпил примерно на три пальца и передал бутылку Тилю.

— Если бы мой отец хоть раз попробовал такого коньяку… — задумчиво произнес Тиль. — Большую часть своей жизни он возился с железными болванками, но всегда надеялся на то, что его сын будет удачливее.

— Мне такие пожелания очень хорошо знакомы.

— Моя мать… руки у нее всегда были разъедены щелоком от частых стирок. Она обстирывала господ, лишь бы только я мог получить образование.

Рорбек отпил из бутылки большой глоток.

— А потом наступил тридцать третий год, — продолжал Тиль. — Окончил я учебу, а там вскоре нацепили мне на плечи погоны. Мои родители были счастливы. Когда же началась война, их, как и всех простых людей, охватил страх, в первую очередь страх за своих детей.

Лейтенант закурил, руки его слегка дрожали. Его охватило желание говорить и говорить.