— Вам нет надобности далеко искать председателя вашего совета, — сказал Монреаль, улыбаясь Пандульфо, — направо от меня сидит гражданин и популярный, и благородный, и богатый одновременно.

Пандульфо кашлянул и покраснел.

Монреаль продолжал:

— Торговый комитет может дать почетное занятие синьору Вивальди, а управление иностранными делами, военная часть и прочее могут быть отданы нобилям.

— Но, — сказал Вивальди после некоторой паузы, — на такую умеренную и стройную конституцию Риенцо никогда не согласится.

— К чему же его согласие? Какая нужда до Риенцо? — вскричал Бруттини. — Риенцо может опять прогуляться в Богемию.

— Тише, тише, — сказал Монреаль, — я не отчаиваюсь. Всякое открытое насилие против сенатора может увеличить его могущество. Нет, нет, смирите его, примите к себе баронов и тогда настаивайте на своих условиях. Тогда вам можно будет установить надлежащее равновесие между двумя партиями. А чтобы оградить вашу конституцию от преобладания какой-либо из крайностей, для этого есть воины и рыцари, которые за известный ранг в Риме создадут пехоту и конницу к его услугам. Нас, ультрамонтанцев, часто строго судят, что мы бродяги и измаелиты единственно потому, что не имеем почетного места для оседлости. Например, если бы я…

— Да, если бы вы, благородный Монреаль! — сказал Вивальди.

Собеседники замолкли и, затаив дыхание, ждали, что скажет Монреаль, как вдруг послышался глубокий, торжественный и глухой звук капитолийского колокола.

— Слышите! — сказал Вивальди. — Колокол: он звонит к казни не в обычное время!

— Не сенатор ли возвратился? — воскликнул Пандульфо ди Гвидо, побледнев.

— Нет, нет. Дело идет о разбойнике, который два дня тому назад пойман в Романьи. Я слышал, что он будет казнен в эту ночь.

При слове «разбойник» Монреаль слегка изменился в лице. Вино пошло кругом, колокол продолжал звонить, но впечатление, произведенное внезапностью этого звука, исчезло, и он перестал возбуждать беспокойство. Разговор опять завязался.

— Так что вы говорили, господин рыцарь? — спросил Вивальди.

— Дайте вспомнить. Да! Я говорил о необходимости поддерживать новое государство силой. Я говорил, что если бы я…

— Да, именно, — сказал Бруттини, ударив по столу.

— Если бы я был призван к вам на помощь — призван, заметьте, и прощен папским легатом за мои прежние грехи (они тяготят меня, господа), то я сам бы охранял ваш город от чужеземных врагов и от гражданских смут, моими храбрыми воинами. Ни один римский гражданин не был бы обязан давать ни одного динара на издержки.

— Viva Fra Moreale! — вскричал Бруттини, и этот крик был повторен всеми веселыми собеседниками.