— Зайдель, например, жив-живёхонек, — думал я. Он обосновался в Западной Германии и служит новым хозяевам. Попрежнему у него шайка подручных. И, быть может, сейчас какой-нибудь из этой шайки пробирается к нашей границе.

Как вы, наверно, догадались, я ездил в Алуксне не только для того, чтобы дополнить список злодеяний коменданта Зайделя. Полковник Лухманов послал меня с заданием — попытаться выяснить имена погибших. Но это оказалось нелёгким делом. Документов, конечно, не было. Между тем, если не бумаги, то обложки могли бы уцелеть. Но, очевидно, документы остались в руках у гитлеровцев. И значит, тем более важно найти хоть какие-нибудь признаки, позволяющие установить личность. Ведь Зайдель мог пустить в ход захваченный документ, снабдить им лазутчика. И как знать, возможно, этот лазутчик и теперь находится на советской земле.

— Есть основание предполагать, — сказал Лухманов, напутствуя меня, что Зайдель оставил у нас «корешки». Поэтому не упускайте ни одной детали. Как писал один восточный поэт: «Не всякое тёмное пятно в пустыне есть тень камня. Иногда это — притаившийся тигр». Пусть иная деталь кажется вам мелкой, ничего не значащей, — не отбрасывайте её. В дальнейшем она может вам открыть многое.

В меру своих способностей я старался выполнить это указание.

Приехал я в воскресенье и не хотел тревожить Лухманова, но он сам позвонил мне.

— Ничего срочного нет, — сказал я. — Отдыхали бы, товарищ полковник.

— Что-нибудь привезли?

— Кое-что. Очень мало.

— И то хорошо, — сказал он. — Жду вас.

Когда я вошёл к нему… Впрочем, я ещё толком не познакомил вас с Лухмановым. Внешне он ничем не примечателен. Говорят, что профессия накладывает отпечаток на человека. Лухманов, по-моему, представляет исключение из этого правила. Пожалуй, его скорее можно принять за учёного. Да, за учёного, — особенно когда он у себя дома, в своей комнате, где со всех четырёх стен смотрят плотные шеренги книг, а на столе громоздятся тетради с выписками. Тут и синие ученические тетрадки и толстые конторские книги, которые Лухманов особенно любит. Он не пропускает ни одной новой книги по марксистско-ленинской теории, по истории, следит за художественной литературой, за критикой. И вот что самое удивительное, — как он находит на всё время!

Впрочем, когда я вошёл к нему, он не читал. Две девочки-близнецы — Таля и Зоя — забрались к нему на колени, заставив отложить томик Фадеева.

— Ну вот, зайчика вам нарисует дядя Андрюша, — сказал он со смехом, завидев меня. — Попросите его.

Девочки тотчас подбежали ко мне. Но в это время строгий женский голос за перегородкой произнёс негромко: