Неверный свет, проникающий с улицы, делает едва различимой довольную улыбку аббата.

– Мне было приятно вам помогать. И ни о чем не беспокойтесь. Благодаря вам мне перепадали прямо-таки пантагрюэлевские обеды! Не помню, когда последний раз так плотно набивал брюхо, да еще такой отборной едой.

– Это не считается, – настаивает адмирал. – Мы отняли у вас много времени и доставили массу беспокойства. Наш долг…

– Не будем больше об этом.

– Нам бы хотелось…

Брингас пристально смотрит на адмирала, затем раздраженно пожимает плечами.

– И что же вы предлагаете, сеньоры?

– Только не обижайтесь, дорогой аббат. Но мы бы хотели как-то отблагодарить вас за время, проведенное с нами. И за вашу любезность.

Аббат таращится на них так, будто ушам своим не верит.

– Вы имеете в виду деньги?

– Я говорю лишь о том, – адмирал осторожно подбирает слова, – чтобы как-то отблагодарить вас за ваши услуги.

Повисает тишина, все чувствуют себя неловко. Брингас пристально изучает свой парик. Затем нахлобучивает его на голову и мгновенно преображается – становится более значительным, более важным.

– Сеньор адмирал… Вы, как и дон Эрмохенес, вероятно, заметили, что моя финансовая ситуация оставляет желать лучшего. Не так ли?

– Впечатление именно такое, признаться. Раз уж вы спрашиваете.

Теперь аббат рассматривает свою шляпу, еще раз встряхивает ее, протирает рукавом и осторожно надевает поверх парика.

– Живу как придется. Когда наступает темная полоса – а это, честно сказать, случается довольно часто, и мне не стыдно признаться в этом, – я голодаю… Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Более-менее, – отвечает адмирал с некоторой неуверенностью в голосе: он не знает, куда клонит Брингас.

– Но голодом своим я распоряжаюсь сам.

– Как, простите?

– Именно так, как вы слышали. Свободное время, которого у меня бывает предостаточно, я заполняю тем, чем желаю. И в этот раз я решил посвятить его вам.