– Но, – отвечал я, – ты, говорят, недавно уверял французского консула, что раскаиваешься в прежних своих жестокостях и вперед намерен быть милостивым.

– Тогда гром гремел, – отвечал Али.

Глава XXXIII

Глава XXXIII

Желание паши было приказанием, и поскольку ему пора уже было ехать, то мы сошли на первый двор. Как только мы появились, один цыган бросился с крыши, закричав:

– На мою голову несчастие моего господина!

Я вскрикнул и с ужасом оглянулся, думая, что этот несчастный упал не нарочно, но Али вывел меня из заблуждения: это был невольник, который решился пожертвовать собой за своего господина!

Али послал пажей спросить, до смерти ли убился цыган. Он только переломил себе обе ноги, но был еще жив. Али назначил ему до смерти по два апара в день и продолжал путь, ни разу уже не вспомнив об изувеченном.

На втором дворе стояла коляска паши, Али не сел, а лег в нее. У ног его сидел маленький негр и поддерживал чубук наргиле. Мне подвели прекрасного коня в богатой сбруе из золота и бархата. Паша передал его мне взамен моих подарков.

Татары верхами составляли авангард, албанцы шли по обеим сторонам коляски, дели и турки замыкали шествие, и мы проехали таким образом через всю Янину. На половине пути от дворца до ворот была глубокая колея, один грек, который шел подле коляски, бросился в это углубление и завалил его своим телом, чтобы пашу не тряхнуло. Я думал, что он поскользнулся, и бросился было к нему на помощь, но два албанца удержали меня, и колесо прокатилось по его груди. Я был уверен, что его раздавило, но он вскочил, крича:

– Слава и долголетие нашему повелителю, великому Али!

И великий Али велел выдавать ему, как и его товарищу цыгану, по оке[13] хлеба в день.

У ворот красовалась новая выставка голов. Одна из них была, как видно, недавно отрублена, и кровь медленно капала на плечо женщины, которая сидела у подножия столба. Эта несчастная была почти нагая и прикрывалась только своими длинными волосами, она сидела, положив лицо на колени, а руки на голову. У ног ее лежали два ребенка, по-видимому близнецы. Несмотря на шум нашего поезда, она даже не взглянула на нас, так глубока была ее горесть, так чужд был ей весь мир. Али посмотрел на нее с совершенным равнодушием, как будто на суку с щенятами.

Мы поехали сначала в Либаово: там жила Хаиница, с нетерпением ожидая дня мести. Мы остановились во дворе. От траура уже не осталось и следа, комнаты, которые были в день смерти ее сына обтянуты черным, снова блистали великолепием, и Хаиница жила пышно, как в те дни, когда еще была счастливой матерью.