– Да, – говорил тем временем Ашар, – да, вы всегда боялись только людского суда, вы забыли, что когда-то Бог помиловал блудницу…

– Да, но люди хотели закидать ее каменьями!.. Двадцать поколений уважали наше имя, а если б они узнали то, что, спасибо тебе, до сих пор мне удалось утаить от них… это имя покрылось бы позором, и люди стали бы презирать его!.. Я столько страдала, старик, что, надеюсь, на том свете мне будет легче… Но люди, Ашар! Люди неумолимы – они не прощают, не забывают! Да притом, разве я одна подвергнусь их оскорблениям, разве я одна буду страдать? С моей участью соединена участь сына и дочери. Тот, старший… он так же дорог мне, как Эммануил и Маргарита! Но разве я имею право назвать его своим сыном? Ты знаешь, что по закону он старший в семье, и, чтобы присвоить себе и титул и богатство, ему стоит только объявить свое имя. И тогда что же останется Эммануилу? Мальтийский крест? Маргарите? Монастырь!

– Да, да, – сказала Маргарита тихо, протягивая руки к маркизе. – Да, монастырь, где бы я могла молиться за вас, матушка.

– Тсс! Слушайте! – сказал Поль.

– Вы его мать, но вы его не знаете! – проговорил умирающий, ослабевая.

– Его я не знаю, но знаю всех прочих людей, – ответила маркиза. – У него сейчас нет имени – он может получить древнее благородное имя; у него нет состояния – он получит огромное богатство. И ты воображаешь, что он от всего этого откажется?

– Да, если вы этого потребуете.

– Но по какому праву я могу этого от него требовать? По какому праву я буду просить его пощадить меня, Эммануила, Маргариту? А он может мне сказать: «Я вас не знаю, маркиза, слышал только, что вы моя мать, больше ничего».

– Его именем, маркиза, – с трудом произнес Ашар, которому смерть уже начинала леденить язык, – его именем обещаю вам… клянусь… о, Господи!

Маркиза приподнялась и нагнулась к больному, высматривая на лице его постепенное приближение смерти.

– Ты обещаешь!.. Ты клянешься! – сказала она. – А разве он знает о твоем обещании? А? И ты хочешь, чтобы я, полагаясь на одно твое слово, прозакладывала двадцать лет моей жизни против двадцати минут, которые тебе остается прожить!.. Я просила, я умоляла тебя. В последний раз прошу, умоляю: отдай мне сам эти бумаги.

– Они не мои, а его.

– Они нужны мне! Непременно нужны, говорю я тебе! – восклицала маркиза все с большей страстью по мере того, как Ашар ослабевал.

– Господи! Спаси меня от этой муки! – прохрипел старик.

– Сейчас прийти сюда некому, – сказала маркиза, обернувшись, и какая-то мысль мелькнула в ее холодных глазах. – Ты говорил, что этот ключ всегда с тобой…