— Schneller![18]

Дошли. Остановились в темном коридоре. Выстроились лицом к стене. По одному начали вызывать в комнату за высокой, обитой дерматином дверью. Назад никто не выходил.

Его вызвали последним.

Большая комната с маленькой дверцей в противоположной стене. Должно быть, через нее и выводили его предшественников. В глубине — стол, за ним, под портретом Гитлера, эсэсовский офицер. Возле него «штатский», арестовавший Красноголовца.

Солдат подтолкнул Дмитрия ближе к столу. Офицер спросил что-то по-немецки, а «штатский» перевел:

— Фамилия?.. Имя?.. Возраст?.. Место рождения?.. Где работаете?.. Где живете?..

Красноголовец еле успевал отвечать на вопросы.

Затем офицер вытащил из папки какую-то фотографию, показал ее Дмитрию и спросил:

— Wer ist da?

— Кто это? — повторил переводчик.

С фотографии на Красноголовца смотрело знакомое улыбающееся лицо мужчины в белой парадной милицейской гимнастерке и в такой же фуражке, надетой слегка набекрень.

— Так кто это? — снова услышал он.

— Как кто? — спросил и сам же ответил: — Я.

— Что вы можете сказать по этому поводу?

— Ничего особенного, — пожал плечами Красноголовец. — Я служил до войны в железнодорожной милиции, следил за порядком на перроне и у касс. Был обыкновенным милиционером, рядовым солдатом, а не каким-то комиссаром. И этого ни от кого не скрываю. Если бы я чувствовал за собой что-нибудь такое, — он сделал многозначительный жест, — я бы не остался в Здолбунове, а сбежал бы с большевиками. А я не уехал, так как знал, что ничего мне от вас не угрожает. Когда началась война, я даже спрятался от большевиков, чтобы меня не взяли в армию и не послали воевать против вас.

— А это, это что такое? Большевистская награда?

Эсэсовец ткнул пальцем в фотографию.

— Да разве вы, господин, не знаете? — повернулся Красноголовец к «штатскому». — Это же значок «Ворошиловский стрелок». Мне его дали за меткую стрельбу по мишени из нагана.

«Штатский» начал что-то объяснять офицеру, и тот закивал головой — мол, понимает. Потом заговорил сам. Что именно — Дмитрий не понял, но догадался: немец не ожидал от него такой откровенности и сомневается, как дальше вести допрос. Посовещавшись со своим коллегой в штатском, офицер снял телефонную трубку, набрал номер, но тут же положил ее на рычажок.

Через минуту эсэсовец снова взялся за трубку. Что-то сказал в нее, опять положил, взглянул на Дмитрия и проговорил: