– Но не вы.

– Нет, не я. Я была его единственным ребенком. Он научил меня всему, что знал сам. Когда мне было всего десять лет, он научил меня арабской арифметике и персидской астрономии. Обучил латыни и французскому. Даже заставил изучать Талмуд, хотя это прерогатива мужчин и ученые говорят, что начинать заниматься этим до достижения сорокового года опасно. Но папа всегда говорил: «Есть нечто более опасное, нежели знания. Это незнание». Я стала вроде личного секретаря для отца, его помощницей. Ориентировалась в его библиотеке так же хорошо, как и он. Когда мне было тринадцать лет, я написала свое первое сочинение по астрономии. За ним последовали другие. Но публиковать их я не могла.

Овидайя хотел спросить почему. Однако понял, что уже знает причину.

– Отец умер в возрасте семидесяти одного года, в 1088 году, по вашему летоисчислению это был 1677 год. Смерть его пришла без болезни, совершенно неожиданно. С тех пор я осталась одна. Я была в отчаянии. Что мне делать? Подумывала о том, чтобы вернуться в объятия кагала. Размышляла насчет того, чтобы уехать из Смирны. В Венеции есть дальние родственники, в гетто Веччио, и еще одна ветвь семьи в Гамбурге. Но когда я всерьез задумалась об этом, то поняла, что это совершенно невозможно. В ваших городах евреев в лучшем случае терпят, а в большинстве нам запрещено находиться даже внутри городских стен. Свободой мы можем пользоваться только в Османской империи, Высокой Порте. Но даже здесь всему есть предел.

– Для евреев и христиан?

– Для женщин. Незамужняя женщина, которая живет одна? Невозможно. Которая еще к тому же занимается натурфилософскими изысканиями? Совершенно невозможно. Поэтому я взяла себе имя отца. Все равно он редко выходил из дома, а из-за херема у него практически не осталось друзей и знакомых. Я постригла волосы и, выходя из дома, надевала мужскую одежду. Франкская улица оказалась идеальным местом для того, чтобы залечь на дно, – большинство иностранцев задерживаются здесь лишь на пару недель или месяцев. Никого не волновал странный молодой андалузец, который жил один в полуразрушенном доме. Большую часть времени я все равно проводила в библиотеке или писала трактаты. Поскольку я практически не выходила из дома и полностью посвятила себя корреспонденции, я нашла место, где могла существовать, – «République des Lettres».

Она поглядела на него.

– В «République des Lettres» никто не узнает, что ты женщина. Там меня оценивают по качеству публикуемых трактатов – по крайней мере, до тех пор, пока никто не знает о моей истинной сути.