Не дал ей Федька-цыган той доли радости и счастья, на которые она так надеялась и которой так страстно желала. Любил он другую, Нинку, у которой, как про себя с неприязнью отмечала Наташка, единственное что и было, с ее, Наташкиной, точки зрения, неоспоримо красивым, так это длинная русая коса, толстая, как пароходный канат, и шелковистая, как нежная ковыль-трава. Никто не ведает о том, сколько слез горючих она выплакала в подушку, сколько бессонных ночей провела Наташка в те свои девические годы. И, сгорая в неутешном своем страдании, терзаемая ревностью, решилась Наташка в бездумном своем отчаянии на безумный шаг, тайно надеясь своей горячей и неопытной еще тогда любовью навсегда «привязать парня к своему телу и душе».

Выследила она Федьку и, когда послал его отец в тайгу на заимку, чтоб сена накосить да к зимней страде подготовить немудреное охотничье жилище, Наташка двинулась следом за ним. Тайга ее не пугала и одиночный путь по звериным тропам не страшил. Надумала она «заблудиться» и выйти «случайно» на заимку к Федьке.

Отправилась она налегке, безоружная, с берестяным уемным туеском, с какими девки по ягоды в тайгу ходят. Медведя по пути встретила, не сробела. На берегу речушки встретились. Косолапый смешно так рыбу вылавливал. Передними лапами, как руками, хватал рыбешек и выбрасывал через плечо назад, за спину, на песчаный берег. Схватила Наташка палки да камни, попавшиеся под руку, швырнула в зверя, закричала на него, ухнула. Испугался медведь нежданному появлению человека, бросил рыбу и, встав на четвереньки, пустился наутек. А Наташка, не будь дурой, пособирала серебристую живую еще, трепещущую серебром рыбу, набила «уловом» свой туесок и, довольная своей смелостью, двинулась дальше.

А как подошла к заимке, так заробела. Не может совладеть с собой, и все тут. Ноги вроде деревянных палок стали, не слушаются. Забралась она на склон сопки, припряталась в зарослях кедрового стланика и оттуда, из своей засады, из зеленого укрытия, счастливо наблюдала за своим Федькой, как он, без рубахи, смуглый телом, напевая себе под нос, сноровисто косил густую траву, как стелилась она, скошенная, под его ноги ровными рядками, как сгребал он провяленное сено, и каждый раз Наташка мысленно ставила себя рядом с ним и как бы размашисто и чисто срезала траву под корень косою, шагая с ним в паре, как бы двигала граблями и вилами, вороша сено, и не было бы для нее другой более высокой, упоенной счастьем, радости жизни! А как смущенно замирало ее сердце, когда под вечер Федька-цыган, усталый и блестящий пóтом в последних солнечных закатных лучах, раздетый догола, сильный и жилистый, проворно и весело бежал к реке и шумно плескался в студеной горной воде! Никогда еще в жизни не приходилось ей видеть обнаженного парня. Потянуло ее к нему, своему желанному и ненаглядному. Раскинула бы руки, как крылья, и с крутой сопки слетела бы к нему, чтоб так же быть рядом и весело плескаться в студеной, обжигающей воде, бросать друг в друга пригоршнями брызги и ощущать неповторимую радость бодрости и обновления!..