Чем дальше убредал, тем быстрее съеживалось пространство, справа, слева и сверху. Плотнее подступала темнота, густела, смыкаясь с выгоревшей землей, и Степан поначалу даже не заметил, как пошел по круглому, безмолвному тоннелю, а когда заметил и попытался оглянуться, не смог повернуть голову – жесткая, непонятная сила властно держала его, даже руку не позволяла отвести назад и толкала вперед, дальше и дальше по длинному тоннелю, прямому, как шило. Смыкаясь все теснее, тоннель скоро должен был сойти на тонкое острие и закончиться. Там, на конце острия, со Степаном что-то в последний раз и навсегда случится. Он понимал – случится, и хромал на ослабевших ногах, готовый к этому. Но тяжесть не отпускала. Избавиться от нее, стряхнуть ее было невозможно, оставалось только одно – тащить, как намертво заклепанные кандалы. «Скорей бы», – торопил Степан, хотя знал прекрасно, что от тяжести этой его не избавит никто и ничто.

Невдалеке, в сужающейся горловине тоннеля, заструился белый свет, заполнил все пространство, замер и стал непроницаемым. Было непонятно – откуда он взялся? Ровно блестел и манил к себе… Степан заторопился. Обгорелое, ноющее тело перестало болеть, оно теперь не чувствовалось, а там, в самой середине ровного и тихого света, ожидалось облегчение. Вдруг тугая сила круто развернула Степана и заставила обернуться. В самом начале тоннеля, в его широком, разъятом входе, увидел он все ту же плоскую, выгоревшую землю, пепел и сажу, кусок низкого, беспросветного неба и заорал беззвучно, пытаясь вырваться: он увидел еще то, что выше всяческих сил – посредине черной земли, по колено в пепле и саже, стоял беспомощным столбиком Васька. Лохматая, извилистая поземка подкрадывалась к нему и заметала крепкие толстые ножонки. Пепел и сажа поднялись уже до выпуклых, круглых коленок. Васька, прикусывая белыми зубами вздрагивающую нижнюю губенку, смотрел робко и обреченно. Его глаза, расширенные от удивления и непонимания всего, что творилось с ним, были единственно живыми в этом мертвом, сухом и выгоревшем мире. Степан снова дернулся, но жесткая сила круто развернула его и толкнула к горловине тоннеля, где горел ровным кругом, не иссякая, белый, холодный свет. Степан побрел, а за его спиной, по колено заметенный поземкой, остался Васька. Белый круг был совсем рядом, рука сама поднялась и ощутила его холодное свечение. Оно стало медленно втягивать в себя сначала пальцы, потом ладонь и вот уже повело, потащило Степана в самую середину мертвенно-холодного и непроницаемого света. Он еще попытался обернуться, но не смог, всхлипнул и обреченно шагнул, падая грудью вперед, отдаваясь без остатка власти той силы, которая правила им. И в это самое мгновение, будто железную опилку к магниту, выдернуло его из засасывающего света, с размаху бросило на стену тоннеля. Он ударился об нее всем телом, проломил и вывалился в совершенно иной мир. В этом мире светило солнце и зеленел широкий луг. Было тепло и светло. Но половина туловища еще оставалась в проломе, и Степана растягивали, грозя разорвать, две разные силы. Он судорожно выкинул руки, скрюченными пальцами вцепился в траву и потянулся, скрипя зубами, до хруста напружинив мышцы, – вперед. Выдраться из пролома… Но сила, которая его там удерживала, не выпускала. Степан с хрипом елозил и извивался на земле. В последнем усилии вздернул голову и увидел рядом обнаженную женщину. Она подминала траву крепкими, круглыми пятками. Он тянул взгляд выше, и женщина открывалась ему вся: широкие, сильные бедра, плавно и мягко очерченные изгибистой линией, прямая, стыдливая спина, до половины закрытая огнисто-рыжими волосами, из-под волос вытекала едва заметная пологая ложбинка позвоночника, а на самой макушке ветерок вздёрнул легкую прядь, и она, насквозь пронизанная солнцем, искрилась. Женщина манила своей неприкрытой наготой. «Да это же Лиза!» – ахнул Степан, и сила, тянувшая его обратно в тоннель, ослабла. Отпустил выдранную с корнями траву, выкинул руки и воткнул прямо в землю неразгибающиеся пальцы, как зубья грабель. Потянулся и полностью выполз. Поднялся на ноги, снова увидел Лизу, стоящую с нему спиной, и от земли, от травы ударило ему в тело, пробивая через подошвы до головы, горячее, нестерпимое, плотское желание – подойти, прижаться к спине с пологой ложбинкой, ткнуться лицом в рыжие волосы, пронизанные солнцем, обхватить руками, почуять кожей все ее молочно-белое тело, до отказа налитое зрелой женской статью.