– Ваша родина, Михаил Григорьевич, уже освобождена.

– Ничего, Александр Фёдорович, поднажмёт и Голубев. Штаб фронта погонит и его вперёд. Климов Завод в полосе действия его дивизий. Так что скоро и ваша родина будет очищена.

Вот в это-то время их и догнал конный офицер связи. Лейтенант доставил последние донесения и доложил о выводе из состава их армии 9-й гв. сд.

– Обсуждать действия и приказы комфронта мы не вправе, – сказал командарм, когда посыльный лейтенант отъехал немного в сторону. – Но, похоже, впереди нас ждут нелёгкие дни…

Некоторое время, подавленные последним известием, ехали молча. Странно ведёт себя штаб фронта. В центре армия входит в прорыв, и, по всем правилам военной науки и всего опыта истории войн, в том числе и недавних, войска, устремившиеся в прорыв, необходимо усиливать новыми, свежими соединениями. Только так можно наращивать удар. Только так можно достичь успеха. Сюда, именно сюда надо подводить дивизии, чтобы не только распереть, а взломать фланги и теснить, бить противника во фланг, а не по фронту. Тогда его Юхновская группировка окажется в «котле». Ржевская тоже. А мы сможем атаковать Вязьму, не опасаясь за тылы и не отвлекая целые полки из каждой дивизии на прикрытие собственных флангов. Но штаб Западного фронта ведёт себя иначе. Ставка молчит. Значит, решение Жукова одобрено. Этими мыслями командарм не поделился даже с Владимировым.

Но беспокойство о судьбе армии не покидало командарма. Вспоминался неприятный разговор с Соколовским. Операцию разрабатывал Соколовский. Ефремов знал Соколовского, его способности. Начальник штаба Западного фронта во всём старался походить на своего непосредственного командира, на Жукова. Но Жуков обладал даром полководца. А этот…

Да, лучше об этом не думать. Потому что думать сейчас необходимо о другом.

Жуков приказал оставить за себя Кондратьева. А это опасно. Кондратьев пьёт. Онуприенко молод, но с управлением дивизий Восточной группировки справился бы всё же лучше.

Когда выехали в поле, в небе появился одиночный самолёт.

– Только этого нам не хватало, – сказал Владимиров и, когда самолёт завалился на крыло и взял курс на их обоз, крикнул ездовому: – Гони!

Возок рванул по наезженной колее. Самолёт снизился и, скользя над самым полем, перехватил их своей косой тенью. Над опушкой снова взмыл вверх и ушёл вдоль большака на восток, в глубь коридора.

– Почему он не обстрелял нас? Странно, – Владимиров стоял на коленях с побледневшим лицом и смотрел за верхушки сосен, в небо.

Возок подпрыгивал на ухабах, оставленных колесами тяжёлых орудий. Позади, где ехали автоматчики охраны, раздался смех. Потом чей-то голос и новый дружный взрыв молодого смеха.