— Сеньор, я полагаю, что вы тот самый человек, которого здесь называют генералиссимусом. Я требую удовлетворения за то обращение, которое мы претерпели. Я не знаю ваших планов, но как им может сопутствовать Божья благодать, если ваши люди ведут себя как воры, разбойники и убийцы и не питают уважения даже к сословию, к которому я принадлежу!

Хордан строго, почти с раздражением, поглядел на него и ответил:

— Вы заводите слишком смелые речи, брат! Я слышал ваше имя и знаю, что вы мужественный человек, но все-таки не подвергайте себя слишком большому риску!

— Я ничуть не рискую, я говорю правду, сеньор. С нами обращались как с мошенниками, нас приволокли сюда связанными. Неужели это бесчинство останется неотомщенным?

— Вы же не были связаны.

— Были и оставались бы до сих пор, если бы сами не избавились от этих пут. Нас не стали повторно связывать лишь из страха перед револьверами нашего друга.

— Я все расследую, но попрошу вас умерить свой тон. Я уважаю мужество, но не люблю, когда его пробуют обратить против меня. Вы ли правы, или прав майор Кадера, в обоих случаях я категорически порицаю сцены, которые считаются недопустимыми. Посреди моей главной штаб-квартиры, обнесенной мощными стенами, окруженной многими сотнями солдат, один-единственный человек, к тому же иностранец, отваживается оказывать нам сопротивление и угрожает смертью высшим офицерским чинам!

— Ему пришлось поступить так, ибо его без всяких на то прав готовились расстрелять!

— Пусть даже право было на его стороне, вам придется согласиться, что он проявил прямо-таки неслыханную дерзость. Не будь эта история рассказана мне свидетелями, которым я полностью доверяю, то я бы утверждал, что подобных смельчаков вообще не бывает. На Рио-Негро этот человек берет в плен офицера, которого сопровождают более полусотни вооруженных людей, затем отнимает у него оружие, ломает саблю и, наконец, на берегу Уругвая снова похищает его, окруженного толпой солдат, причем не только его самого, но еще и четырех пленников, привязанных к деревьям! Его ловят и связанным доставляют сюда, и здесь, вместо того чтобы потерять самообладание в предчувствии неминуемой смерти, он одним ударом сбивает с ног майора и с оружием в руках диктует начальству условия капитуляции. Это — неслыханный позор, который нам вообще не удастся смыть с себя.

— Сеньор, — сказал я, — вы хотите упрекнуть Уильяма Хонтерса за то, что он поручил столь важное для вас дело человеку, на которого вполне может положиться?

— Нет, скорее, мне надо воздать ему за это хвалу. Но все-таки вы должны признать, что с вашей картой любой другой давно перестал бы играть!