— Лучше бы не попадать к нему в пасть!

Как ни короток был наш разговор, но за это время небо успело перемениться. Казалось, внезапно настает ночь, сильный, но неслышный порыв ветра низко пригнул растения.

Я пошел на переднюю палубу, чтобы глянуть на лошадь и покрепче ее привязать. В это время раздался громкий голос капитана:

— Памперо идет. Будет не сухой, а влажный памперо[151]. Укройтесь в трюме, сеньоры!

Матросы засновали во все стороны, чтобы как следует все закрепить. Я вывел лошадь из-за ящиков и тюков, которые могли упасть и перепугать ее. Затем, не спрашивая, можно это или нет, я отвел ее на середину палубы, под натянутый тент и привязал к железному кольцу в палубном настиле.

Когда я вышел из-под полотнища, небо вокруг почернело и завывающая буря окатила меня с ног до головы пылью, песком и грязью. Гладкая прежде поверхность реки сморщилась, пенистые гребни волн вздымались почти до самого носа судна. Капитан изо всех сил вцепился в железные поручни капитанского мостика. У штурвала стояло четверо моряков, но и они едва могли его удержать. Меня буквально швырнуло на палубу. Порыв ветра — и полотнище было сорвано и унесено. Моя лошадь, пытаясь отвязаться, колотила задними копытами. Я размотал лассо, накинул его на задние ноги лошади и стянул ремень так, что животное повалилось; другим концом лассо я скрутил передние ноги гнедой. Окончательно стемнело. Стали падать дождевые капли величиной с орех, сперва они сыпались поодиночке, затем хлынула сплошная масса — казалось, на нас обрушилось озеро.

— К колоколу! Звоните, звоните, без перерыва звоните!

Капитан кричал изо всех сил, но среди завываний бури голос его едва был слышен. И вот раздался звук колокола, тихий, доносившийся словно бы издалека, пора было подумать о том, как попасть в укрытие. Возле самого трапа я наткнулся на Тернерстика, который по своей моряцкой гордости сперва попытался противиться «ветерку», но буря прогнала и морехода.

— All devils![152] — сказал он, когда мы спустились в трюм. — Такого и представить себе нельзя. Ад разверзся!

Он не говорил, а ревел, иначе мне было не расслышать его. Я не отвечал. Внизу люди вперемежку стояли, сидели, лежали, а то вдруг все валились с ног. Судно швыряло из стороны в сторону, лишь самые крепкие пассажиры могли удержаться на ногах. Кто хоть на мгновение терял опору, моментально начинал кувырком кататься по полу. Кто-то догадался и зажег висячие лампы. Сияние их высветило странную сценку. Ханс Ларсен стоял широко расставив ноги, неколебимый словно скала посреди моря. В него судорожно вцепились трое индейцев и один белый. Тут к его ногам прикатился негр, офицерский денщик, вмиг равновесие нарушилось — распалась прекрасная скульптурная группа, все покатились, пока было куда катиться.