— Эта мысль приходила мне в голову, но я быстро понял, что она никуда не годится.

— Как-как? Ни на что не годится? Ну, это уж нельзя назвать большой мне похвалой!

— Да вы подумайте сами и убедитесь, что я прав.

— Что-то я покамест не могу с этим согласиться. Я думаю, что только мы Абуль-моута схватим, нам тут же придется за фельдфебеля браться. По мне лучше с ними обоими одним разом покончить.

— Нет, потому что я пока еще в здравом уме. С нашими тремя кораблями и отрядом в четыреста пятьдесят человек мы намного превосходим Абуль-моута. У него сейчас мало ружей и почти нет пороха, мы же в избытке снабжены и тем, и другим. Если мы нападем на него на реке, мы справимся с ним очень быстро и почти без потерь с нашей стороны. Позволить же ему добраться до залива — значит дать ему в руки порох и свинец. Конечно, ему и тогда нас не одолеть, но в последнем случае даже его жалких тридцати ружей будет достаточно, чтобы убить добрую сотню наших людей. А этого я хочу избежать любой ценой.

— Гм! Об этом я, сказать по совести, и не подумал!

— И это еще не все. На реке ему от нас не уйти, на суше же велика вероятность, что он пустится в бегство, как только поймет, что схватка проиграна. Вдруг ему удастся ускользнуть, что тогда? Я не могу этого допустить, я непременно должен взять его живым и передать в руки мидура Фашоды.

— Фу ты, черт, а ведь вы верно все растолковали! Знаете, вы все ж таки совсем другой парень, чем я! В своей-то науке я уж толк знаю, но со стратегией этой — тут у меня кой чего не хватает. Вам бы офицером быть — вы б сейчас уж до полковника, а то еще и до генерала дослужились!

— Спасибо! Я выполнил свой долг, отслужив в армии, а в остальном я весьма доволен своей гражданской профессией.

— Вот оно что! Вы, стало быть, были солдатом? Я-то нет.

— Не проходили службу? Вы и ростом даже выше, чем требуется и кажетесь вполне здоровым человеком.

— Здоров как бык и длинный точно жердь, что верно, то верно. Да я и сам, правду сказать, уверен был, что меня возьмут в солдаты, да не тут-то было — освободили.

— Но по какой же причине?

— Вы еще спрашиваете? Сами, что ли, не видите?

— Нет, — с искренним недоумением отвечал Шварц, окидывая всю фигуру Пфотенхауера изучающим взглядом.

— Неужели у вас глаз нету? — сказал Серый. — Оно конечно, причина, по которой они меня забраковали, уж очень необыкновенная, я и сам поначалу ушам своим не поверил, но от моего удивления им было ни жарко, ни холодно. Когда я перед этой комиссией-то военной появился, господа зенки свои повылупили да как начали зыркать то на меня, то друг на друга, а потом и давай хохотать и остановиться не могут. Ну, я стою перед ними как молокосос, который только что горшок разбил, и лицо у меня, должно быть, не шибко умное. А они только успокоятся, а как снова на меня глянут, их снова смех разбирает. Наконец тот, что впереди всех стоял — а он майором был, — подошел ко мне, потрепал меня этак ласково по щеке, да и говорит, дескать, я свободен и могу идти на все четыре стороны.