Он ей смотрел пристально прямо в глаза, по-прежнему теребя ус концами пальцев.

— В «Красный Крест…»!

Он невольно вздрогнул и выпрямился. Его точно шатнуло.

Он говорил уже с ней несколько минуть, но, казалось, он только сейчас поймал тон её голоса. Как и тогда, в глазках, когда она подняла их на него, в её голосе теперь словно вспыхнуло что-то и быстро вдруг погасло…

И это то, что было в её голосе словно толкнуло его в грудь.

И, опустив опять голову, он постарался возобновить в памяти эту её фразу, произнесенную немного картаво (он только в эту минуту заметил, что она картавить). И когда он мысленно повторял слово за словом, что она сказала, ему чудилось, будто он слышит какой-то крик, или стон, или вопль…

Он взглянул на нее.

Она сидела перед ним, высоко подняв голову.

Она точно хотела ему показать себя всю.

Он видел, как нервно дрогнули её губы и веки. Из-под век сверкнули глаза горячим широким светом.

И постепенно все лицо осветилось… Точно блеснуло извнутри что-то ясное и светлое. Точно солнце взошло в душе и брызнуло огнем.

Он сказал неровным голосом:

— Вы что сказали?

Она поднялась.

— В «Красный Крест»!

Голос её зазвенел…

— Да ведь вы японка… Вы наш враг!

Она ответила словно заученным ответом, вся трепеща:

— Для страданий нет родины!..

Может быть это было несколько книжно, но слова у ней рвались из души, — он это видел, чувствовал сам своей душою…