За широким письменным столом сидел тучный человек лет сорока, с широкой лысиной, прикрытой десятком волосков, одутловатым лицом, на котором выделялись маслянистые глаза и брюзгливо опущенные уголки губ. Это и был инспектор Камюзо. «Как минимум, любит женщин, не удовлетворен продвижением по службе и, следовательно, нерешителен, — подумал Михаил. — Пятьдесят долларов его вполне устроят».

— Садитесь, мсье, — любезно улыбнулся инспектор. — Слушаю вас.

— Благодарю, мсье инспектор.

Михаил опустился на стул, поставил между ног трость, обе руки положив на рукоятку. Такая поза выражала достоинство.

— Я коммерсант Сенцов. Русский эмигрант, бывший офицер и дворянин. Женат. Жена — урожденная баронесса Вильнёв. Некоторое время назад я имел несчастье содержать игорный клуб в Париже. Я доверился своему компаньону, а он пренебрег кое-какими формальностями, дело оказалось незаконным; я и моя жена получили постановление о высылке из Франции. Я прошу вашего разрешения, мсье инспектор, покинуть нам с женою Францию морем, на пароходе «Наргиз».

Михаил протянул справки, полученные от Ахмета-Оглы, и паспорта, в один из которых успел вложить пятьдесят долларов. Пока он говорил, лицо инспектора ничего не выражало. Только в глубине глаз можно было уловить легкое злорадство: попался, голубчик, хоть и одет, как министр.

Камюзо придвинул к себе документы, раскрыл паспорт Михаила. Донцов рассеянно осматривал кабинет, не выпуская, однако, инспектора из поля зрения. Все решится сейчас, в тот самый момент, когда инспектор обнаружит взятку.

— Позвольте, мсье Сенцов, но срок вашего пребывания во Франции истек десятого сентября прошлого года, то есть четыре месяца назад, — проговорил Камюзо, подняв на Донцова взгляд, исполненный возмущения.

У Михаила отлегло от сердца. Инспектор видел вложенные в паспорт деньги и не швырнул их ему в лицо, не крикнул полицейского.

— Что делать, мсье инспектор, — добродушно развел Михаил руками, — именно столько времени потребовалось нам с женою для того, чтобы устроиться на пароход.

— Но вы четыре месяца скрывались от полиции. Я полагаю, на вас объявлен розыск.

— Скрывался? — Михаил поднял брови. — И не думал. Все четыре месяца мы с женой жили в Марселе под своей фамилией.

— Где?

Михаил назвал первый пришедший в голову адрес.

— Не знаю, не знаю, мсье, — покачал головою Камюзо. — Дать вам разрешение на выезд значило бы нарушить закон. Я, как вы сами понимаете, не могу на это пойти, хотя крайне сожалею.

«Надо помочь ему сохранить свое лицо», — сообразил Михаил.

— Видите ли, мсье инспектор, если бы мы с женою не уехали из Парижа, нас выдворили бы в Бельгию или Швейцарию. Тамошняя пограничная охрана немедленно вернула бы нас во Францию, и здесь мы угодили бы в тюрьму за незаконный переход границы. Но по какому праву? Ни я, ни, тем более, моя жена не совершили никакого преступления, наказуемого заключением под стражу. Приговор, как вы можете убедиться, если еще раз взглянете на отметку в паспорте, гласит: подлежит высылке за пределы Франции, но отнюдь не лишению свободы. Таким образом, давая нам разрешение на выезд, вы не только не поступаетесь совестью блюстителя закона, но, напротив, наиболее полно проявляете эту вашу благородную функцию.