— Ясно — не налетчик, — хихикнул Петрополис.

Кыро бешено рванул нож из рук Донцова.

— Стоп! — остановил его Михаил. — Пошумели — довольно. Садись играть, Кыро.

— С чем ему играть? Он вчера спустил все до куруша, — глуповато осклабился лжеаптекарь.

В кармане брюк у Михаила лежало пять долларов. По пять долларов им с Лорой с разрешения следователя выдали на питание.

— На. Выиграешь — вернешь по курсу, проиграешь, — считай за подарок. — Михаил вручил карманнику долларовую монету.

— Спасибо... кочак[24], — вымолвил изумленный Кыро.

На следующий день надзиратель послал Зию произвести уборку в тюремной конторе. Вернулся Зия с ворохом новостей. Оказывается, «кочак урус» был арестован на борту парохода, который пришел из Марселя. При нем находился чемодан с драгоценностями, а также «чок гюзель кыз»[25], чья красота не уступит лучшему в мире брильянту.

Получив столь исчерпывающие сведения, камера единогласно решила, что «кочак урус» не кто иной, как главарь международной гангстерской шайки. Открытие потрясло всех, а Кыро повергло в отчаяние — на кого он посягнул, на кого осмелился поднять руку! Только счастливая звезда спасла его от карающей руки аллаха. Весть о столь замечательном узнике, подобного которому эта паршивая тюрьма еще не видела в своих стенах за все триста лет своего существования, распространилась по другим камерам. Во время прогулок Михаил чувствовал на себе десятки восхищенных глаз. Дворик был тесный, солнце сюда проникало только в полдень и освещало один угол. Дни стояли холодные, и место под солнцем было предоставлено в единоличное распоряжение «уруса». Когда же Михаил уступил теплый угол бедолаге в набедренной повязке и папахе, по толпе заключенных прокатился гул изумления и восторга, а сам голый индивидуум, казалось, готов был пасть ниц перед великодушным «кочак урусом».

Такое раболепие, преклонение перед грубой силой наводило Донцова на грустные размышления. Но очевидно было и другое: заключенные необыкновенно чутки к малейшим проявлениям доброты и справедливости. Все эти люмпены податливы, как глина, и дальнейшая их судьба зависела от того, какого скульптора руки прикоснутся к ним.

В своей камере Михаил имел безграничную власть. Правда, он редко пользовался ею и, если пользовался, то лишь для того, чтобы пресечь ссоры. Ему претила роль сильного волка в стае. Он не требовал с товарищей по камере дани в виде лучших кусков, не допускал, чтобы его обслуживали. Напротив, пищу, которую ему покупали, за доллары делил между всеми и, как все, выносил парашу. Такие действия вступали в вопиющее противоречие с ролью. Но что поделать: артельность, товарищество, равенство — это было у него в крови, составляло его натуру. Однажды, когда вернулись с прогулки, Кыро шепнул: