Разогретые движением и спиртом, укладываемся спать. Я на часах первый. Всегда так делаем: охраняем коллег по два часа каждый. Засыпать нельзя. Стараюсь на землю не ложиться. Сижу, стою, хожу тихонько поблизости от нашего укрытия — но не ложусь. Можно нечаянно заснуть.

Кончаются у нас солонина и спирт. Без хлеба уже несколько дней. У нас шкурок много: куньих, лисьих, беличьих. Только есть нечего.

У нас дневка. Я на часах. Развел костерок, пеку картошку. Я ее накопал в поле у смолокурни. На коленях у меня сидит большой рыжий кот — здоровенный лоб, излохмаченные в драках уши. Наверное, любовник хоть куда. Кошачий конквистадор. Очищаю от соли тоненькие ломтики солонины, кормлю кота. Он ест неохотно.

Кот пришел ко мне, когда я вчера сидел в засаде, в неглубоком рву около мостка. Щур сидел в зарослях через дорогу, Грабарь — у дальнего края поляны. Должна была пройти большая группа контрабандистов. Ее машинист и сопровождающий ожидались при изрядных деньгах. План был простой: когда группа выйдет из лесу, Грабарь должен пойти вслед. Когда взойдут на мост, я должен осветить их фонариком и крикнуть: «Стой! Руки вверх!» Потом это же сделает и Щур с другой стороны. Следовало постараться, распознать машиниста и сопровождающего, и если группа кинется наутек, гнаться только за ними — они с долларами.

Время тянулось медленно. Было очень темно. Я сидел в гуще кустов, растущих по краям леса и давно не чищенного рва. Держал в левой руке фонарь, в правой — пистолет. Надоело мне всматриваться и вслушиваться в ночную темень. Я и глаза прикрыл. Уверен был: и так расслышу шаги подходящей группы контрабандистов. Вдруг с левой стороны, изо рва, послышался шорох. Чуть не вскочил. Хотел посветить туда фонарем — но этого нельзя было делать без крайней необходимости. Сижу дальше, скорчившись на дне рва. Направил влево ствол, приготовился стрелять. Чувствую — что-то колена коснулось. Левой руки коснулась мягкая теплая шерсть. Кот. С коротко обрубленным хвостом. Удивительно, как он оказался так далеко от людей, в глубине большого леса. Я с ним вместе просидел в засаде до утра. Потом отнес его на наше дневное укрытие. Теперь вместе с ним сторожим сны Щура и Грабаря.

Незадолго до сумерек принялись мы чистить оружие. По очереди, чтобы не было сразу много пистолетов разобрано и не готово. Принялся я рассказывать коллегам свой сон. Приснилось, что я в глубине большого леса. Вдруг вижу: деревья начинают двигаться. Очень удивился. Не знаю, почему, но кажется, что они задушить меня хотят. Защищаться надо! Только этим и спасусь! Вижу на земле большой пистолет, хватаю. Он заряжен. Сжимаю его в ладони, оглядываюсь. А деревья все тесней сжимают кольцо. Сверху грохочет гром — это деревья глумятся надо мной, торжествуют. Кольцо вокруг все сжимается. Поднимаю пистолет и палю в красные, будто кровавые стволы. Пули сдирают с них кору, обнажают белое сочное мясо. А деревья все ближе! Я уже в твердых, безжалостных объятиях, шершавая кора древесных великанов сдавила меня, мои кости трещат. Я руки вверх вытянул, пистолет — в правой. Чувствую — смерть моя. Воздуху не хватает, а давят все сильней. Вижу над собой голубое пятнышко. Это небо. Последний раз давлю на курок, стреляю вверх. И просыпаюсь от звука выстрела. Вижу коллег, вздыхаю с облегчением. А Грабарь чертыхается: пока спал, шапка начала тлеть, волосы подгорели, а они и без того редкие. Щур, часовой, не заметил, как на Грабареву шапку упал уголек из костра.