— Мне кажется, вы немного ошибаетесь, гражданин начальник, — смотря в сторону кума, сказал Беда.

— Если бы у меня был такой воспитатель, я бы удавился без мыла.

Моисеев, услышав наглое высказывание из уст Беды, мгновенно побагровел, словно бурак и со злостью сказал:

— Не думай, что я пришёл сюда на понижение. Меня сюда партия направила, чтобы охранять закон, там, где находятся такие опасные для общества элементы, как ты.

— Я думаю, товарищ полковник, — обратился Моисеев, к начальнику, — нам нужно оставить его работать при колонии. Пускай в подвале потрудится. Нет никакого смысла отправлять его на строительные объекты. Здесь он будет у нас на виду, и каждый его шаг будет лично мною просчитан. Думаю его нужно направить в первый отряд на пинцеты.

— Я вполне с вами согласен, — поддержал Моисеева Русаков, — пускай в подвале поработает, а там посмотрим, как он себя будет вести. Если хоть один сбой допустит, отправим его в лес к чёртовой матери или в крытку. Там, где звери и комары правят бал. Папка его личного дела после колонии для несовершеннолетних основательно припухла. Хотя нет ни одного изолятора, и это обуславливается его хитрой изворотливостью, так со всеми подробностями о нём пишет местный оперуполномоченный.

— Гражданин начальник, — убаюкивающим тоном произнёс Беда. — Вы подумайте лучше, чем принимать окончательное решение в отношении меня, полагаясь на мнение Моисеева. С ним я знаком давно, ни для кого в городе не было секретом, что он был болен злокачественной катаральной горячкой, от которой, как я вижу, он до сих пор не излечился. Правильней будет, если мы будем видеться с ним как можно реже.

Моисеев от сказанных слов позеленел и, сломав карандаш в пальцах, прорычал.

— Каков подонок, белую горячку мне приписал.

Начальник колонии посмотрел на Моисеева и сказал.

— Канцелярию мне прекратите выводить из строя и не белую, а какую — то замудрёную он вам болезнь отыскал, но, как хочет он, ничего у него не сбудется. Пойдёт работать в подвал, — поставил окончательную точку полковник. — А будет впредь так разговаривать с нами, сгноим в изоляторе. Цацкаться не будем. Здесь ему не пионерский лагерь.

— Ты понял меня Беда? — обратился Русаков к Сергею.

— Так точно, — отчеканил Беда и по — военному вытянулся перед комиссией.

У него было желание отдать им и честь в это время. Но решил, что с изолятора в первый день начинать во взрослой колонии, — примета плохая.

— Свободен, — потирая виски, сказал Русаков.

Беда вышел из кабинета с широкой улыбкой на лице.

— Ну, что там было? — спросил Козуляй.