Моисеев сидел не за столом, а на диване, и пилкой обрабатывал свои ногти. Его холёное лицо казалось уже не таким злым, какое у него было в кабинете начальника колонии. Это было лицо доброго, интеллигентного человека располагающего к доверительной и созидательной беседе.

— Проходи, садись? — показывая на стул, предложил он Беде.

По его виду и лисьему голосу, Беда понял, что вызвал он его не для разноса, а для своего профессионального интереса.

— Удивлён сегодня был нашей неожиданной встрече? — вкрадчиво спросил Моисеев.

— Откровенно сказать, да, — ответил Беда.

— Я, внимательно ознакомился с твоим личным делом и надо сказать, что был удивлён не меньше твоего, когда увидал тебя здесь. Всё — таки, я думал, что ты любишь и ценишь свободу, и свои стремления к этому обернёшь в нужное русло правильным поведением в колонии для несовершеннолетних. Я ведь не просто, так сказал, что перевоспитал бы тебя. Твоё руководство отряда было двумя руками за тебя, чтобы дать тебе окончить среднюю школу. После чего освободить тебя по УДО. Оно смогло убедить начальника колонии, что подобные воспитанники, как ты приносишь больше пользы, чем зла в колонии. А ты не внял их советам.

— Это что у меня в деле написано такое? — спросил Беда.

— Конечно, нет, — я перед тем, как тебе зайти в кабинет Русакова, разговаривал по телефону с Кольцовым Петром Егоровичем. О тебе он неплохо отзывается. Запомни, я всё — таки не склонен преследовать тебя без причин. Хотя по твоим старым мерзопакостным делам, которые ты творил, и которые исполнялись под твоим негласным руководством, считаю тебя отрицательно настроенным элементом. Ты хотел в колонии справить бунт, но тебе не позволили воплотить коварные замыслы, так пишет ваш опер Фенюшкин. Кольцов — же, говорит, что это была дезинформация. Я ему не верю. Ты способен на теракты.

…Моисеев встал с дивана, заложив руки назад, медленно прошёлся по кабинету и сел за свой рабочий стол.

— Вот, передо мной твоё личное дело лежит.

Он открыл папку, начал её листать:

— Ладно, я на время отложу её пока.

— Правильно сделаете, — сказал иронически Беда.

Моисеев оторвался от папки с личным делом и посмотрел в глаза Беде:

— Я понимаю, почему у тебя этот сарказм. Считаешь меня пионером твоего заключения?

— Именно так. Хотя виноватым себя тоже признаю.

— У тебя была возможность, освободиться раньше, но ты, как я информирован, сам не согласился. Тебе предлагали руководить отрядом. Так ты нет. Что вы. Разве можно. Я лучше в отрицаловке буду состоять. Мне так удобнее и почётнее. Чтобы в страхе содержать себе подобных и актив, — язвительно произнёс Моисеев.