Выпад!.. Еще один!.. Задел! Желтая кожаная перевязь продырявлена в четвертый раз. Прежде чем ошеломленный Вассёр успел отпарировать, пятый удар, попавший точно в цель, срезал дорожную сумку, которая упала на землю.

— Мы свободны? — снова спросил Блэрио, мрачневший с каждой минутой. — Вы отпустите нас по доброй воле?

— Нет! — отвечал сержант, смертельно побледнев и чувствуя, что проиграл. — Я не уступлю силе и не пойду на поводу злодея! Лучше смерть!

Блэрио снова атаковал. На мгновение противников ослепил стальной блеск клинков. Рука Вассёра, сжимавшая тяжелую саблю, онемела, он не успевал отвечать на удары, градом сыпавшиеся на него. Сержант начал отступать. Блэрио, который уже десять раз мог прикончить его, усилил натиск, бешено вращая саблей, и со всей силой обрушил удар на голову унтера. Вассёр пошатнулся, сделал два неверных шага и рухнул со сдавленным стоном. Блэрио, сохранявший обычное хладнокровие, словно не он только что вышел победителем из бешеной схватки, положил саблю на землю рядом с Розье и сказал Питуа:

— Уходим! — и добавил, обращаясь к незнакомцу: — Если вы действительно преследуете разбойников, идите с нами. Через полчаса лес будет окружен, и вас схватят.

— С благодарностью приму ваше предложение, — отозвался тот.

В самом начале поединка Вассёр выронил бумаги, незнакомец подобрал их и спрятал в карман. В мгновение ока три человека и пес скрылись в чаще Тресонвильского леса. Через десять минут они стояли у хижины, где начинался спуск в подземелье.

— Вы ведь не убили его? — обратился незнакомец к Блэрио.

Тот хранил свойственное ему молчание, и Питуа ответил за него:

— Ба! Никто еще не умирал от простого удара по голове! Треуголка помялась, только и всего.

— Слава Богу! Я рад и за сержанта, и за вас, гражданин!

— Как бы это сказать, — начал Питуа, — дорогу дальше знаем только мы. Дайте платок, мы должны завязать вам глаза…

— Вы правы, — согласился незнакомец, покорно отдаваясь в руки лесорубов.

Две минуты спустя Блэрио привел в действие механизм, закрывавший вход, и, широко шагая, двинулся вперед. Он страшно волновался о капитане Буваре.

Против всякого ожидания и ко всеобщей радости, раненому стало лучше. Он сидел на кровати и пил лекарство. Казалось, болезнь отступила. Блэрио мягко улыбнулся, взял капитана за руку и просто сказал:

— Я счастлив.

Голос его едва заметно дрожал, и взгляд, еще недавно метавший молнии, наполнился нежностью, словно лесоруб смотрел на младшего брата. В эту минуту вошли Питуа и незнакомец, с которого уже сняли повязку. Когда он вошел в круг света, образованный медным светильником, одновременно раздались два удивленных возгласа: