— Итак, дочь моя, вы решительно отказываетесь выйти замуж за виконта де Монвиля?

— Матушка, сжальтесь, повремените еще немного.

— Вот уже месяц, как он вырвал нас из рук разбойников. Вы видите его почти каждый день. У вас было достаточно времени на размышления.

— Умоляю вас!

— Ответьте же нам наконец! Изволите вы выйти замуж за виконта де Монвиля? Да или нет?

— Подождите хотя бы, пока он не сделает официального предложения.

— Не кажется ли вам нечестным поощрять надежды, которым, видимо, не суждено сбыться?

— Хорошо, — проговорила Валентина, словно под влиянием внезапного порыва, — дайте мне еще несколько дней отсрочки.

— Сколько вы хотите — неделю, две? Будьте же благоразумны, дитя мое!

— Две недели, — сказала Валентина. — Я сообщу вам о своем решении.

— Позвольте мне надеяться, что вскоре вы станете виконтессой де Монвиль.

Побледнев, но, как всегда, прекрасно владея собой, Валентина молча вышла, в глубине души она уже приняла твердое решение. Про себя она думала: «Если он не принесет мне спасение, то через две недели я умру!»

Вернувшись к себе в комнату, девушка заперла дверь, взяла перо и бумагу и стала лихорадочно писать, время от времени прерываясь.

«Сумасшедшая! Она считает меня сумасшедшей! Бедная мама! Если бы она могла представить те ужасы, которые я предвижу! Но нет, она ослеплена, и дядюшка тоже, да и моя дорогая Рене… О, я все узнаю! Он спасет меня, таинственный добрый гений Ружмона! Если этого не случится, то остается единственный выход — смерть!»

Медленно, вполголоса, словно разговаривая с собой, девушка перечитала написанное:

«Мой незнакомый друг, я не могу описать Вам весь ужас моего положения, отчаяние, которое душит меня, смертельную опасность, нависшую надо мной. Но я догадываюсь, что Вы знаете обо всем — об ужасных последствиях того, что моя матушка не вняла Вашему предостережению, о нашем отъезде, об ограблении Фарронвиля, о нашем заточении в ужасном притоне, о выкупе, который заплатил за нас тот, чья постылая любовь преследует меня! Теперь же этот человек считает, что купил право любить меня, и становится настойчивым. Он навязывает мне каждый день вместе со своим ужасным присутствием бремя признательности, которую я не в силах испытывать, поскольку догадываюсь о том, что за всей этой игрой в благородство кроются дьявольские козни. Тот, кто теперь называет себя Монвилем, бесчестно присвоив имя самого благородного, храброго и бескорыстного из людей, способен на все. А моя семья, те, кто должны помогать и защищать, терзают меня, поскольку моя холодность разрушает их планы. О, несчастные слепцы! Они не в состоянии понять моего отвращения, моего презрения, ненависти и страха! Они слепы, но виновны, потому что убьют меня, пытаясь принудить к союзу с человеком, от одного вида которого я содрогаюсь. Боже мой! Неужели недостаточно того, что я должна нести в одиночестве тяжкое бремя незаслуженного страдания? Почему мне не дают остаться наедине с моим одиночеством, полным сожаления о мелькнувшем счастье, с воспоминаниями, столь дорогими и горькими! Но все же мне позволили жить еще пятнадцать дней, потом я умру, потому что не соглашусь никогда! О нет, повторяю, никогда! Вот почему я взываю к Вам, о, мой единственный друг, Вы — моя последняя надежда. Я верю Вам. Верю слепо, безотчетно, безоговорочно, и сделаю все, как Вы посоветуете. Заклинаю Вас, спасите меня! Спасите от этого человека, от моей семьи и от меня самой, потому что я дошла до грани. Я более не выдержу! Валентина».