За лаем животного послышались стоны лежащего на земле человека. Это был умирающий индус, один из тех ужасных скелетов, мучеников голода, которых Патрик и Мэри столько повидали на Пристанище Бедствия.
Патрик воскликнул, проникшись горестным состраданием:
– Вероятно, это один из тех несчастных, которые ехали с нами и спаслись от крушения.
Пока железная дверь медленно, как бы неохотно, с сожалением поворачивалась на железных петлях, мальчик произнес:
– Боб отыскал нас по нашим следам, а этот человек пришел за Бобом.
Когда дверь приотворилась, собака бросилась к своему хозяину и, собрав последние силы, скакала ласкаясь, валялась в его ногах с невыразимой любовью, глубоко тронувшей капитана. Мальчик взял Боба на руки, прижал к груди, как человеческое существо, и, не зная, что еще ему сказать, как его приласкать, целовал его в морду, черную, как трюфель.
Как только собачка вбежала в крепость, факир немедленно запер дверь, немало не беспокоясь о человеке. Последний опять издал стон, еще более горестный, еще более душераздирающий, насколько только это было возможно. Факир пожал плечами и заворчал:
– Пагода – не английский госпиталь! Это – священное место, куда нельзя пустить первого встречного…
– Но он умирает! – воскликнул Бессребреник, чья благородная душа возмутилась подобной жестокостью.
– Это его дело!
– Однако, факир, нельзя же бросить несчастного умирать на наших глазах. Надо о нем позаботиться…
– Ты – мой Сагиб, приказывай… Я – только твой слуга.
– Ну, так я тебе приказываю внести его в пагоду, накормить, перевязать раны, – словом, сделать все, что требует его положение и гуманность.
– Хорошо, Сагиб, я послушаюсь тебя немедленно, но только как бы тебе не раскаяться в твоем добром деле?!
Капитан поднял умирающего под мышки, а факир по его приказанию, хотя и с видимым отвращением, взял его за ноги. Они внесли его в пагоду, Патрик в восторге от того, что нашел свою собачку, замыкал шествие.