Когда пробило девять часов, она заснула сном младенца. Графиня, наблюдавшая за ней, не верила своим глазам. Этот мирный сон не мог нарушить ни шум шагов молодой женщины, ходившей взад и вперед по комнате, ни стук дверей, которые открывались и закрывались с шумом, раздававшимся по обширным коридорам и вызывавшим при этом такое громкое эхо, как в высоких соборах – звук человеческого голоса. Перед восходом солнца, в те минуты, когда обыкновенно чуть брезжит рассвет, молодая девушка зашевелилась, начиная просыпаться. Два хохлатых буль-буля, приютившиеся в густой листве и упоенные мелодиями, сыпали свои трели, чудно звучавшие в тишине прозрачной, уже розовевшей ночи. Мэри, казалось, полуосознанно слушала их сквозь сон, который начинал уже рассеиваться, и тихо улыбалась. Когда первый солнечный луч зазолотил верхушку возвышающегося над деревьями минарета, молодая девушка вздохнула, открыла глаза и проснулась, сияя радостью. Она увидела миссис Клавдию, которая подошла к постели в ожидании ее пробуждения.

– Ну, Мэри? – спросила она нежно, коснувшись губами ее лба.

– О, какой чудный сон! Какая прелестная ночь! – ответила Мэри. – Я себя больше не узнаю! Если б всегда так было!

– Да, дитя мое, так будет всегда, я могу вас в этом уверить. А теперь, если хотите, встаньте и прогуляйтесь на свежем воздухе или, еще лучше, воспользуйтесь утренними часами, чтоб осуществить наш проект.

Проект заключался в том, что дети должны написать майору Ленноксу и известить его о последних горестных событиях. У детей до сих пор не было возможности написать отцу, который со своим полком стоял на англо-афганской границе. С другой стороны, Мэри, страдая нервным возбуждением, усилившимся после лихорадки джунглей, не могла вспоминать ужасные события, не подвергаясь сильному нервному припадку. В этот день ее горе перестало быть таким жгучим, она чувствовала себя гораздо спокойнее и достаточно собралась с силами, чтобы вместе с братом приняться за письмо.

Оставшись вдвоем, дети долго изливали свою душу перед отсутствующим отцом, не пропустили ни одной подробности катастрофы, описали свое бедственное положение, рассказали, что они непременно погибли бы, не окажи им своевременной помощи граф де Солиньяк, его жена и спутники. Они пролили много слез, описывая за душу берущие подробности; несколько раз у них просто не хватало духу продолжать рассказ об этих ужасных событиях, которые теперь им приходилось вновь переживать. Наконец письмо было окончено, и Патрик, по совету капитана, приписал следующий постскриптум: