Себастьян рассказывал, что где-то в Пиренеях Муга ограбил церковь, и дома у него в нишах, подсвеченных неоном, стоят статуи девы Марии и святых; в саду он водрузил на постамент римский бюст какого-то ухмыляющегося идиота.

Об обжорстве Муги ходили легенды. Крестьяне и рыбаки Каталонии излишеств не терпят, чем и гордятся; чем меньше требуется человеку, тем больше его ценят. Богачи едят пять раз в день, но Муга изобрел еще и шестую трапезу — поздний ужин: то, что не съедалось за день, складывалось в горшок и разогревалось; получалась легкая закуска на сон грядущий.

В свои тридцать пять лет Муга был жирным, грудастым человеком с колышущимся животом, узкими бедрами и кривыми ногами. Шеи, можно сказать, вообще не было; он лысел, и лишь на макушке остался негустой клок, да над ушами вились жалкие остатки волос.

Впервые я увидел его у постоялого двора; он стоял, уперев руки в бока, и весело, но вместе с тем и хищно улыбался, наблюдая за работой маляров; он напомнил мне японского самурая, который ищет, с кем бы вступить в бой. Оказалось, что постоялый двор принадлежит теперь ему.

Глава 14

Глава 14

И конце марта в залив Роз, на берегу которого находился Фароль, впервые за пять лет зашла сардина, у рыбаков оставалось лишь два неповрежденных баркаса, и улов был невелик — всего 65 ящиков, а цена на сардину в то время упала до 73 песет за ящик.

Свадьбы, намеченные на весну, пришлось отложить до осени.

И в Фароле и в Сорте жить с каждым днем становилось все труднее, и в этом их судьбы были схожи.

Лето выдалось засушливым, все пробковые деревья погибли, и, как рассказывал дон Альберто, жители Собачьей деревни дошли до того, что ели желуди.

Но гибель леса, как ни странно, сказалась и на Фароле.

Жители Кошачьей деревни всецело зависели от моря, а уловы с каждым годом становились все скудней, и, чтобы сводить концы с концами, рыбакам приходилось изыскивать дополнительные средства существования — например, разводить цыплят. Эта работа была возложена на женщин, они же распоряжались и всеми доходами от птицеводства, в том числе и выручкой за проданные яйца. Зерно курам не полагалось — они жили на подножном корму, и каждый день на деревенской улице разыгрывалась одна и та же сцена: кудахча, куры перебегают с одного места кормежки на другое, подгоняемые криками пастушки. Прошлым летом и осенью под наседок положили побольше яиц, а зимой деревенские, выйдя из обычного оцепенения, принялись сооружать курятники, чтобы защитить цыплят от ночных визитов местных кошек и изголодавшихся сортовских псов, время от времени наведывавшихся в деревню.