Мертвые губы не раскрывались, ибо швы бальзамировщика затворили их навеки этим утром, но тело извивалось на дороге, и из плоской груди раздался стон, – вернее, приглушенный крик. Оно вертелось взад-вперед, словно смертельно раненный злобный змей в агонии смерти, а затем застыло.
Схватив труп в погребальных одеждах, де Гранден протащил его через ряд придорожных кустов орешника к краю болота и занялся нарезкой длинных прямых лоз из кустарника, а затем снова скрылся за переплетенными ветвями.
– Все кончено, – объявил он, снова выходя на дорогу. – Пойдемте.
– Что… что вы сделали? – вздрогнул я.
– Я сделал необходимое, друг мой.
– Но… – начал было я.
–
Жюль де Гранден отнесся к пустой тарелке перед собой с комическим трагизмом.
– Бесконечные благословения да пребудут с вашей любезной кухаркой, друг мой Троубридж, – сказал он. – Но пусть проклятие небес навсегда преследует злодея, который производит ужасно неадекватные кастрюли, в которых она печет свои пироги.
– К черту пироги и изготовителей тарелок! – прорычал я. – Вы пообещали объяснить весь этот фокус-покус, и я был достаточно терпелив. Перестаньте сидеть, как обжора, оплакивающий пирог, и расскажите мне об этом.
– Ах, про тайну? – ответил он, подавляя зевок и зажигая сигарету. – Это просто, друг мой, а тут такие вкусные пироги… однако, я отвлекаюсь. Когда сначала я обнаружил несколько странных самоубийств в течение одной маленькой недели, я был заинтересован, но не очень озадачен. С самого начала люди убивали себя, и все же… – он неодобрительно пожал плечами, – что заставляет гончую вынюхивать свою добычу, военную лошадь фыркать перед битвой? Кто может ведать?
Я сказал себе: «Несомненно, этих смертей больше, чем в газетах. Я буду расследовать». От коронера до гробовщиков, а от гробовщиков до врачей – да,