На мгновение в ярком всполохе второй молнии я увидел сцену, удивительней, чем любая, описанная Данте в его видениях подземного мира. Огромная, видимо, женская фигура опустилась со всей свирепостью тигрицы на лежащую Айдолин Четвинд; ее извивающиеся шесть рук ухватились за склоненное тело женщины, но поднялись, готовясь отразить удар, – когда из окна, смотрящего в сторону запада, появилась могучая фигура индейского храброго воина, вооруженного щитом и боевой дубинкой.

Джонни Кэли Вольф? Нет! Джонни Кэли Вольф кружил и вращался в фигурах своего племенного танца-призрака, и в одной руке он держал тамтам, а другой – выбивал ритм своей танцевальной музыки.

Было лишь мгновение, когда молния показала мне эту фантастическую картину, затем стало темно, – темнее, чем раньше. И затем с грохотом разбилась какая-то каменная вещь, разлетевшись на тысячу осколков.

– Свет! Grand Dieu, свет, друг мой Троубридж! – выкрикнул де Гранден истеричным и высоким голосом.

Я нажал на электрический выключатель в зале и увидел Джонни Кэли Вольфа, все еще в племенном костюме, стоящего над телом Айдолин Четвинд; крупные капли пота блестели на его лбу. Оконные стекла зала были выбиты из рам и лежали, разбросанные по полу, как крошечные осколки замороженного лунного света. Свергнутая со своего пьедестала и разбитая на кусочки, почти такие же мелкие, как пудра, валялась черная статуя Кали, богини Востока.

– Поднимите ее, друг мой, – велел мне де Гранден, указывая на безжизненное тело миссис Четвинд. – Возьмите и уложите в постель. Morbleu, мы должны будем присматривать за ней, как за новорожденным младенцем этой ночью, потому что, боюсь, у нее случился нервный шок, из которого она не скоро выйдет!

Всю ночь и после рассвета мы просидели у кровати Айдолин Четвинд, наблюдая за слабым приливом крови на ее опавших щеках, внимательно щупая нитевидный пульс, управляя стимуляторами, когда крошечная искра убывающей жизни, казалось, едва мерцала.

Около десяти часов утра де Гранден встал со своего места рядом с кроватью и потянулся, как кошка, поднимающаяся от продолжительного сна.

– Bon, très bon! – воскликнул он. – Она спит. Ее пульс в норме, температура нормальная. Мы можем спокойно оставить ее теперь, друзья. Мы навестим ее. И я не сомневаюсь, что дальше мы не должны ничего предпринимать, разве только пожелать ей выздоровления. Между тем, пойдемте. Мой бедный, забытый желудок плачет вслух, взывает к моему забытому рту. Я голодаю, я слабею. Вот, я уже стал призраком и тенью!