– Гм, быть может, они флиртовали? – пробормотал я.

– Нет, не думаю, чтобы они – как бы это сказать? – галопировали за ней. Это было что-то более серьезное, друг мой. Послушайте, я разглядел лица мужчин, обратившихся к ней, и все лица светились огнем!

– Чт-то? – ответил я. – Огнем? Что вы такое сказали?

– Я сказал только то, что видел, – спокойно произнес он. – Лицо каждого мужчины светилось подобно гнилушкам, мерцающим ночью на болотах. Кроме того, друг мой, каждый пытался дотронуться до нее палочкой, подобной той, что была у нашего отвратительного жулика, пока я не испортил его план моим ботинком.

– Дорогуша, да вы спите! – рассмеялся я. – Люди с пламенеющими лицами обращаются к молодым женщинам в общественном парке и касаются их волшебными палочками! Это же Нью-Джерси двадцатого века, а не Багдад времен халифа Гаруна!

– Н-да, – уклонился от ответа де Гранден. Он раскуривал сигарету, и пламя вспышки осветило его лицо. – Быть может, друг мой. Давайте посмотрим, что скажет молодая особа, вернувшись в сознание. Pardieu, я удивлюсь, если мы не изумимся ее рассказу!

2

2

– Пожалуйста, немного эфира, друг мой Троубридж, – попросил де Гранден, когда мы внесли девушку в мою смотровую и положили на диагностический стол. – Ее пульс замедлен, и эфир будет стимулировать…

Слабый дрожащий стон нашей пациентки прервал его: «Ach, lieber Himmel!» Ее руки конвульсивно дернулись, веки затрепетали и открылись над васильковыми глазами.

– О, Боже правый, я погибла… пропала… навеки проклята! Пощади, Господи! – Ее прекрасные глаза с ужасом осмотрели комнату и остановились на де Грандене, склонившимся над ней. – Ach… – вскрикнула она, но француз обратился к ней с медленной речью, перемежая ее немецкими словами, тяжело, словно кусочки горячей пищи, ворочавшимися в его гортани.

– Fräulein, вы у друзей. Мы обнаружили вас в парке в беде, потом вы упали в обморок и мы принесли вас сюда. Если вы скажете, где живете, куда хотите пойти, мы будем рады…

– Ach, ja, ja, увезите… спрячьте меня… – вскричала девушка. – Всемогущий Боже, что я говорю! Как могу я, навеки проклятая, избегнуть его и в жизни, и в смерти? Горе, о, горе мне! – Она судорожно сжимала свои тонкие нервные пальцы, отвернулась к стене и горько разрыдалась.