В неярком вечернем свете чудилось, что расточавшие тяжелый аромат ряды живой изгороди сплошь усыпаны цветами. Высоко над головой носились стрижи. Тоненький щебет волновал и будоражил, как все звуки, которые скорее чувствуешь, чем слышишь: вой серых тюленей, писк летучих мышей, стоны буревестников над пустынными утесами на краю моря.

Теперь, когда мы остались наедине, нам было до смешного мало что сказать друг другу. Жюли была искренна, когда заявила, что самые главные вещи в жизни не нуждаются в обсуждении. Наверное, воскресение из мертвых обожаемой кузины для нее входило в число этих не подвергающихся обсуждению вещей. Ни словом, ни взглядом она не выдала размышлений о том, как мое появление отразится на ее видах на будущее. Возможно, пока это еще не приходило ей в голову… но скоро придет, должно прийти. Не ей, так Дональду.

Мы заполняли восьмилетнюю брешь – я совершенно искренними воспоминаниями о жизни в Канаде, а Жюли живым и (от души надеюсь) весьма вольным описанием лет, что она провела в отделе радиопостановок на Би-би-си.

– …Нет, честно, Аннабель, это святая правда. Каждое слово. Истинно, как Благовещение.

– Что-то не верится. Похоже, ты просто не знаешь значения слова «Благовещение».

– Благая весть.

– Боже!

– Так и думала, что ты будешь потрясена, – самодовольно заметила Жюли.

– Полагаю, ты набралась этого от Дональда?

– Всего хорошего?.. Да, наверное.

Голос у нее заметно увял. Я поглядела на девушку и бросила пробный шар:

– Он очень славный.

– Да-да, я знаю, – без малейшего энтузиазма согласилась Жюли.

Сорвав сухой стебелек прошлогодней полыни, она бесцельно стегала на ходу лютики, тянувшиеся вдоль дорожки, где мы шли.

– Не обращай внимания на миссис Бейтс. Свадьбы и похороны для нее – хлеб насущный.

– Знаю. И не обращаю. Пусть себе приходит к каким угодно выводам.

– Вот и ограда. Пойдем дальше?

– Нет. Давай поищем, где можно сесть.

– Приступки вполне сойдут. Там сухо.

Мы вскарабкались на приступки у изгороди и бок о бок уселись на широкой перекладине, спиной к дому. Стоял очередной тихий вечер, деревья у края луга недвижно замерли в сумеречном воздухе. Справа от нас тропинка отходила от реки, а здесь вдоль нее тянулись плакучие ивы, распустив по воде длинные кудри.