«Ну ладно! – в отчаянии проговорил Накрохин. – Веди нас куда следует, а там разберутся».

А разобрались лишь назавтра к вечеру. А Роберт

Францевич мне не приснился. Тот старик, что предводительствовал бабами, и оказался им. Его-то я и счел за эсэсовца, а он родом из-под Риги, латыш, эвакуировался в

Пензенскую область и работал в этой деревне кузнецом.

– А как же пилот? – поинтересовалась Таня. – Почему он дал белую ракету?

– У него выхода другого не было, – ответил Криворученко. – Мы пролетали над соединением нашей авиации дальнего действия, и с земли, не зная, чей самолет, потребовали условного ответа. Иначе угрожали открыть зенитный огонь. Пилот заглянул в табличку, видит, что надо отвечать белой ракетой. А по белой мы должны прыгать.

Вот так оно и вышло…

Рассказ развеселил всех. Потом я спросил Криворученко, почему он второй раз прыгал не с Накрохиным, а с новым радистом. Семен объяснил, что у Накрохина умер сын, и Фирсанов отпустил его на две недели в Казань.

Я встал. Предупредил Семена, что связь будем поддерживать через Фому Филимоновича, а когда понадобится, встретимся снова.

Старик проводил меня до забора и пожелал счастливого пути.

Я шел на Опытную станцию довольный и веселый. В

радиограмме я сообщил все, что требовалось и что я намечал.

23. ПОХИТУН ВПАДАЕТ В ПАНИКУ

Гауптман Гюберт ожидал меня в гостиной. Он прохаживался по комнате, заложив руки за спину.

– Каковы успехи? – опросил он. Я потер лоб, как бы собираясь с мыслями, и сказал смущенно:

– Я могу задать вопрос?

Гюберт удивленно поглядел на меня: