– И правильно. А вблизи никто не появляется?

– Вблизи нет, – ответил Семен, – а вот на озере, километрах в семи отсюда, Березкин как-то видел двух крестьян. Рыбу ловили бреденьком. Но это было еще весной.

Дальше он рассказал мне, что группа помимо наблюдения за резиденцией Гюберта вела и обычную разведку.

Ребята поочередно выходили в отдаленные населенные пункты и, называя себя партизанами, что было удобнее всего, беседовали с жителями и узнавали от них различные новости. Ребята также совершали вылазки на шоссейную дорогу и наблюдали за прохождением воинских транспортов. Все сведения передавались на Большую землю.

– А партизаны далеко? – поинтересовался я.

– Не особенно, – ответил Семен, – километров двенадцать. Столько же, сколько до шоссе, но в другую сторону.

Логачев дважды проведывал их.

Обход занял около трех часов. Я получил полное представление о Полюсе недоступности.

Возвращались в лагерь проголодавшиеся, уставшие и еще издали заметили царившее там оживление. До нас доносился громкий говор, смех, а когда мы вышли из зарослей орешника, то увидели Фому Филимоновича в окружении Тани и ребят.

Они сидели у пылающего костра, под березой, где я впервые пришел в себя. Над огнем висел закопченный котел, из него валил пар.

Фома Филимонович, увидев меня, поднялся с земли и заторопился навстречу.

Он обнял меня и долго тискал, приговаривая:

– Заждался тебя, душа моя! Заждался! Грешным делом, подумывал, что не свидимся… Какой же ты чахлый!

– Маленько прихворнул, – ответил я, вглядываясь в подсушенное временем и заботами лицо старика.

– Слыхал, слыхал… Ребятки всё рассказали. И угораздило же тебя влипнуть в это болото, пропади оно пропадом! – Старик покачал головой и потянул меня к костру.

– Ты надолго? – спросил я.

– Да часика на три… – ответил Кольчугин и обратился к

Тане: – А ну-ка, дочка, давай глухаря налаживать.

Таня бегом бросилась в куст орешника и вернулась с ощипанным и выпотрошенным глухарем.

– Ну-ка, Мишутка, – обратился старик к Березкину, –