Москва смотрит. А мы уж не оплошаем…

– А я что? Я маленький человек…

– Нечего вам казанской сиротой прикидываться! – выпалил Березкин.

– Помолчи, цыган! – огрызнулся старик.

Теперь уже все рассмеялись.

С полчаса ушло на черчение подробного плана Опытной станции. Фома Филимонович водил прутиком по песку, я задавал вопросы, а Логачев переносил все на листок бумаги. Старик тщательно провел разведку и без запинки перечислил весь личный состав Опытной станции, показал, где и кто размещен.

– Да, запамятовал, – спохватился он. – Завтра Штейн уезжает. Если верить Похитуну, то в город, а из города в ту деревню, где было имение Эденберга.

– Хм… Интересно. Это зачем же? – поинтересовался

Березкин.

– Бог его знает.

– Это мне не нравится, – сказал я. – Уж лучше бы он остался в своем «осином гнезде».

– Вот такие дела… – покачал головой Фома Филимонович и спросил Таню: – Как уха, стряпуха?

– Еще минут пять, деда, – откликнулась Таня и присела возле старика. У тебя дела плохие? – спросила она, стараясь заглянуть ему в глаза.

– Кто это тебе в уши надул? У меня дела преотличные!

– И Фома Филимонович неожиданно и громко рассмеялся.

У костра что-то зашипело.

– Уха бежит! Спасайте! – взметнулась с места Таня. А

вместе с ней и Березкин,

Чугунок окутало облаком пара вперемешку с дымом, но

Березкин ловко выхватил его и поставил в сторонку.