Роже упражнялся очень мало; кстати, ученые позднее установили, что это древнекельтское наречие.

Так что шевалье возвратился в замок, зная не больше, чем знал, уезжая оттуда.

За обедом по-прежнему никто не упоминал о Констанс.

Роже хранил молчание и явно был чем-то озабочен; мысленно он подбирал, отбрасывал и вновь подбирал слова, чтобы приступить, наконец, к важному для него разговору.

И только после множества попыток, не встретивших никакой поддержки со стороны родителей, он отважился и, силясь улыбнуться, спросил:

– А как… как наша былая вражда с семейством де

Безри? Вы мне еще ничего об этом не рассказали, отец.

– Она поутихла, тем более что мы жестоко отомщены, –

ответил барон.

– Как именно?! – воскликнул Роже, вздрогнув всем телом при мысли, что Констанс, быть может, умерла или неудачно вышла замуж.

– Представь себе, – продолжал барон, не замечая, что его жена с тревогою смотрит на сына, – представь себе,

Констанс так и не нашла себе мужа и до сих пор сидит в девицах.

Судорожная дрожь все еще пробегала по телу Роже. Он то краснел, то бледнел, попытался подняться с кресла и тотчас же вновь опустился в него. На глазах у шевалье выступили слезы, и он, испустив тяжкий вздох, уронил голову на грудь.

– Да, – заговорила баронесса, – вот уже год, как она уехала в монастырь в Лоше, и никто толком не знает, не подстрижется ли она в монахини вопреки уговорам родителей.

Итак, когда Роже думал, что потерял Констанс, он решил стать иезуитом. Итак, когда Констанс потеряла Роже, она решила стать монахиней.

Как видно, Господь Бог – единственное прибежище в несчастной любви.

– Она не замужем, – чуть слышно прошептал Роже, –

она не замужем и, без сомнения, все еще любит меня.

– А ведь как она важничала в свое время! – воскликнул барон, не подозревая того, что творится в эти минуты в душе его сына.

– Вернее сказать, – подхватила баронесса, – как важничали в свое время ее родители, ибо сама Констанс, Бог тому свидетель, всегда была добрая девушка, просто ангел, я любила ее как родную дочь.