Часа через два я был в безопасности в горах.

Горы кишели разбойниками всех мастей, как и я, – изгнанниками, вступившими в распрю с правосудием, поскольку ждать от общества им было нечего, они горели желанием отомстить за то зло, которое оно им причинило.

Всем этим отверженным недоставало лишь атамана, который сплотил бы их, превратил в грозную силу.

Я вызвался стать главарем. Они согласились. Остальное вы уже знаете.

– А вам удалось повидаться с матушкой? – спросила донья Флора.

– Благодарю вас, сеньора. Вы еще считаете меня человеком.

Девушка опустила глаза.

– Да, удалось, – продолжал Сальтеадор, – я виделся с ней не один, а десять, двадцать раз. Только она одна – моя мать связывает меня с этим миром. Раз в месяц, не намечая определенного дня, ибо все зависит от бдительного надзора, который установлен за мной, итак, раз в месяц с наступлением ночи я спускаюсь с вершин и в одеянии горца, закутавшись в широкий плащ, пробираюсь в город, невидимкой, никем не узнаваемый, пересекаю площадь и проникаю в отчий дом: ведь он для меня особенно дорог с той поры, когда я стал изгнанником. Я поднимаюсь по лестнице, отворяю дверь в спальню матушки, крадучись приближаюсь к ней и бужу ее, поцеловав в лоб. Я сажусь на ее постель и всю ночь, как во времена детства, держу ее за руку, прильнув головой к ее груди.

Так проходит ночь; мы говорим о прошлом, о тех временах, когда я был невинен и счастлив. Она целует меня, и тогда мне кажется, что ее поцелуй примиряет меня с жизнью, людьми и богом.

– О отец! – воскликнула донья Флора, вытирая слезы со щек.

– Ну что ж, – проговорил старик, – вы увидите свою мать не только ночью украдкой, но при свете дня, на глазах у всех. Ручаюсь вам честью дворянина.

– О, как вы добры! Вы безмерно добры, батюшка! –

повторяла донья Флора, целуя отца.

– Дон Фернандо, – вдруг с тревогой молвила цыганка, –

я должна сообщить вам важную весть. Выслушайте же, бога ради!

Но и на этот раз он повелительным жестом приказал ей подождать.

– Итак, мы вас покидаем, – произнес дон Иниго, – и увезем самые лучшие воспоминания о вас.

– Значит, вы меня прощаете? – сказал Сальтеадор, охваченный каким-то неизъяснимым, теплым чувством к дону Иниго.

– Не только прощаем, но почитаем себя обязанными вам, и я надеюсь, что с божьей помощью докажу вам свою признательность.