Бодро пыхтел смонтированный на грузовом автомобиле дизель силовой установки. Его быстрое «тух-тух-тух»
весело разносилось по долине. В клетке вышки, дрожа, вращалась штанга бура.
Километрах в трех с небольшим выше окраины Дуаба долину пересекала складка, как назвал ее Ефимов. Складка чувствовалась и на скатах берегов долины. Обследование с земли ничего не говорило, но у воздушного наблюдателя нашлись серьезные основания для размышлений. Вероятно, именно здесь прошла рваная линия сброса. Тысячелетие сгладило очертания, срезало острые края, засыпало провалы. Десять столетий – ничтожный срок для земной коры. Однако по долине проходили поверхностные воды с их быстрой работой, и надпись на мраморной плите служила драгоценной подсказкой.
Как многие молодые люди, Ефимов искренне считал, что настоящий человек должен обладать выдержкой, уметь обдумывать свои поступки и ничего не делать под влиянием минуты. Его давно влекла мысль о поездке на работу в Среднюю Азию. Он делал нужные шаги, но мало говорил о своих проектах. Лишь за неделю до отъезда Ефимов рассказал о них одному своему старшему по возрасту приятелю.
Тот не слишком долго думал, чтобы осудить намерения
Ефимова. Были перечислены непривычный и вредный для северянина климат, тяжелые условия полевой работы в чужой обстановке, незнание языка и главное – отрыв от
Москвы. Лишь работа в центральном научном институте обеспечивает настоящее и будущее. Сорвешься, отстанешь, заленишься, говорил друг.
Замечание Ефимова о необходимости для молодого специалиста иметь стаж практической работы было небрежно отвергнуто: «А разве мы здесь, в институте, не ведем практической работы?»
Друзья расстались после довольно холодного рукопожатия. Сейчас Ефимов вспомнил своего друга с долей злорадства: «Хотел бы я посмотреть, что бы он делал на моем месте? Он, с его поговоркой – в сомнении воздерживайся. Нет, брат, в полевой работе как в бою. Нужно решать и делать, когда на тебя смотрят люди, а не тома чужих трудов, на которых некоторые строят свои научные успехи!»
Чужой климат? Ефимов научился наслаждаться бездонным азиатским небом. Ему уже не мешало злое, давящее солнце. Он полюбил древние памятники и желтую землю. И еще больше он полюбил грандиозный размах человеческого труда советских дней Средней Азии, и не могло быть ничего лучшего, чем его работа.
За право любить он расплатился по?том и жаждой, сожженной кожей, дрожью в холодные ночи. Он переживал свойственное многим пришельцам с севера увлечение спокойным, изысканно-вежливым, мудро-гостеприимным народом. Счастливый, он встретил только руки друзей, и это навсегда останется для него щитом от неизбежных в жизни огорчений и обид, которые уже никогда не перейдут в разочарование…